Не уклоняюсь! - стр. 10
На руинах одного из домов рылась старуха в изорванном пальто и обмотках на ногах. Дрожащими руками достала чашку, чудом уцелевшую, засмеялась радостно: «Нашла, нашла! Моя, моя!» Сколько же искалеченных судеб оставит эта проклятая война! Кем была эта обезумевшая русская старуха прежде? Что довелось пережить за эти годы в сердце Чечни? Были ли родные у неё, и что с ними стало?
Где-то слышались ещё пулемётные и автоматные очереди. Как притупляет война чувство смерти… Вот, застрекотало вновь, рядом совсем: может, погиб кто-то. И не вздрагиваешь от того. А, впрочем, разве не притупилось это чувство в обществе, смертью и насилием последние годы питаемом, в детях, жестокостью вскормленных? Привыкли к смерти и ужасу. К чужим. До тех пор привыкли, пока этот ужас не постучит к нам. К каждому. В каждую дверь, казалось, такую прочную, на много замков запертую, от всего, что где-то там отгораживающую. Когда постучит, то вдруг выясняется, что ужас этот близок и страшен. Только отчего ж все ждут этого стука? Отчего не желают проснуться прежде?!
Мирные российские города! Для вас эта война чужая. Кроме тех, чьи близкие оказались в её котловане. Чужой была для вас и война минувшая, с вашего молчания или одобрения даже, преданная…
…Чуть более трёх лет назад, когда война была, вопреки всему, почти выиграна, большая часть войск была внезапно выведена из Грозного в Ханкалу и аэропорт «Северный». На весь город остались лишь комендатуры, насчитывающие до 30 человек и блокпосты ещё меньшей численности. И тогда в город почти беспрепятственно вошли боевики.
Однако, войдя, встретили они ожесточённое сопротивление со стороны этих комендатур и блокпостов, изолированных друг от друга и от основных войск, лишённых медицинской помощи, продовольствия и воды.
Целую неделю сражались они в нечеловеческих условиях. Теперь, снова находясь в Грозном, Валерий до секунды вспоминал те дни. Вспомнился лейтенант Заварзин, молодой совсем, едва из учебки. Был он тяжело ранен в грудь ещё в первые дни этого невообразимого боя. «Воды, воды…» – слышался его слабый голос. Но воды не было, как не было и бинтов, а потому рану кое-как перевязали каким-то тряпками. Лейтенант бредил, и Валерий понимал, что спасти его уже не удастся. Если бы оказать помощь сразу, так, глядишь, выжил бы, а теперь… Когда ещё придёт эта помощь, будь она проклята! Если, вообще, придёт…
– Товарищ капитан, нас предали?.. – сорвался единственный вопрос с немеющих губ Заварзина, едва на мгновение отступил бред. – Вы, если выберетесь, матери скажите… – и оборвался голос лейтенанта.
– Всё скажу, Витька… Всё… – отозвался капитан. – Прорвёмся!
Но Заварзин уже не слышал его. Он снова бредил. Через несколько часов его не стало…
6-го августа боевики бросили все силы на железнодорожный вокзал и комплекс правительственных зданий в центре. Капитан Курамшин и его оставшиеся в живых бойцы обороняли вокзал, куда незадолго до этого прибыло (словно нарочно!) несколько вагонов с оружием и боеприпасами. Силы были настолько неравными, что думать всерьёз об удержании вокзала не приходилось. Валерий думал лишь о том, как вывести из окружения хотя бы часть своих бойцов, прорваться на соединения со своими. Подмога от основных сил так и не шла. И в этом грозненском котле с блокированными русскими солдатами и офицерами бок о бок сражались лишь чеченские милиционеры и бойцы ОМОНа, помощь которых в тот момент оказалась просто бесценной. В том бою судьба свела Валерия с майором чеченской милиции Русланом Хамзаевым, сумевшему вывести из того капкана немало оказавшихся в нём бойцов. В Хамзаеве Курамшин сразу определил «своего», почувствовал некое своё с ним родство. Два решительных командира, два воина, служащих своей стране, верных своей присяге, уважаемых своими бойцами, они сразу прониклись безусловным доверием друг к другу, а это ой как важно на войне!