Не смотри на Дракона - стр. 6
– Прости, солнышко, но тут не поспоришь, – пожал плечами тот, поправил указательным пальцем очки и с вожделением откусил бутерброд.
Куннэй со злостью, не жуя проглотила третий груздь и чуть не подавилась.
…Слава! Слава! Славным князьям нашим
Слава! Слава! Храбрым дружинам их слава!..
Моро открыл холодильник, достал из него фарфорово-белый чайник, чашку с китайским орнаментом миллилитров на триста и поставил рядом с водкой. На секунду задумался, сложил тяжелые, с отчетливо выступавшими трицепсами руки на край стола и, наконец, поднял дружески-теплый взгляд:
– Ну, что ж, предварительные приготовления на этом все, теперь к делу: впервые в этом доме мы в этом составе. Ван-И, – взял бутылку, налил первую стопку «в край», затем – вровень вторую, – с тобой меня связывают долгие годы дружбы, которую я очень ценю несмотря ни на что. С тобой же…
Его рука порхнула к чайнику, он не глядя налил в чашку золотистый, с мягкой пеной чай, подал чашку Куннэй – на один долгий миг ее холодных с улицы рук коснулась его рука:
– …моего друга Ван-И связывают не столь многие, но годы дружбы. Так выпьем же за то, что все мы когда-то друг друга встретили.
Глухо стукнулись полные стопки, коротко-звонко чокнулась чашкой Куннэй, поднесла к губам, отпила первый неуверенный глоток, затем – второй, радостно-жгучий:
– Какой освежающий чай! На вкус очень… солнечно, – отхлебнула еще, до дна, – Тепло даже от холодного! Это пуэр?
– Это пиво, – буднично сказал Моро, наколол на серебряную вилку груздь, обмакнул в икру и съел.
Одну долгую секунду в душе Куннэй моральные принципы боролись с новоприобретенным опытом и, наконец, она положила белую ладонь на изящную ручку чайника: чашка все-таки была пуста.
– Давай лучше я.
Моро положил ладонь поверх ее, сжал, поднял и наполнил чашку. Куннэй отдернула руку, покраснев, пробормотала:
– С-спасибо…
– Не за что, – сказал Моро и разлил водку по рюмкам во второй раз.
В магнитофоне оперные арии сменялись хорами, те – сюитами для рояля и скрипки («И почему ему нравится такая музыка? Странный какой…») а Ван-И, наконец, наелся и стал привычно ужасно болтливым – Куннэй его слушала и не слушала, подперев рукой потяжелевшую, перебиравшую вне воли самой Куннэй ленивые и ласковые мысли голову:
– …бесспорно, я осознаю фундаментальную важность этих всяких «экспедиций к центру Земли», да и этот твой Разлом вполне себе «центр» с определенной точки зрения, и я не могу не понимать… точнее, могу понимать… в общем, отчасти даже разделяю эту, так сказать, фронтирскую романтику… или так не говорят? В общем, ты меня понял, – заключил Ван-И, провел кистью в воздухе, напряженно стараясь ухватить потерянную мысль. Наконец, – В общем, понимаю и разделяю. Отчасти. Однако это ведь немыслимо, это несоизмеримо с тем, что дает безопасно-тихая, полезная людям жизнь здесь. Мне кажется, в подобном есть нечто от мортидо, от, пон-нимаешь, танатоса, от фундаментального, описанного Сигизмундом стремления к смерти, к хаосу небытия, однако деятельность людей, моя с позволения сказать деятельность, моя, скажем, врачебная практика направлена на противодействие этому хаосу, на… ик-к… неподчинение ему! Да, на неподчинение!
Ван блаженно улыбнулся, маленьким сухим кулачком энергично ударил по столу так, что все зазвенело, и с глухим стуком уронил голову, пробормотал: «Я слушаю, я хочу слышать возращения по сущ… существу…». Моро же смотрел совершенно трезво. Казалось, только острее стал взгляд его теплых голубых глаз, тверже слова: