Не отпускай моей руки - стр. 13
И если в начале перехода он ещё просил своих конвоиров дать ему поговорить с графом Годвином, позволить им встретиться, то через пару часов пути он уже не заговаривал об этом. А к вечеру вообще обо всём забыл и уснул на том же месте, где ему указали сесть. Он ничего не ел, ничего не говорил, а во сне даже цепи перестали ему мешать.
Тысячи вооружённых людей верхом и пешком, обозы, гружённые оружием и провизией, невообразимый грохот, крики и пыль. Но к концу третьего дня Арольд ни на что уже не обращал внимания, страшно устал, натёр ноги и сбил цепями запястья, и шёл уже просто по нелепой привычке, подчиняясь приказам своих конвоиров.
Если он замедлялся, его охранники толкали его ногами в спину, отпускали шуточки и не давали пить, хотя сами ели находу и пили почти постоянно от скуки дороги. Может быть, они и не знали, что их подопечный был сыном графа? Может, они думали, что охраняют какого-нибудь преступника, дезертира или мелкого вора?
У Арольда не было сил и желания что-то объяснять и доказывать, он всё время молчал.
На четвёртый день армия андорского графства подошла к Оранту и обложила его со всех сторон, перекрыв все дороги. Так замок был взят в осаду.
Измученный Арольд смотрел на родной дом со стороны и чувствовал, как щемит сердце. Он помнил расположение построек во дворе своего замка, помнил лица людей, солдат из гарнизона, слышал, как звонят колокола орантской церкви, и понимал, как трудно, как невозможно будет теперь вернуться ему домой. Вот он, рядом, кажется, руку протяни… Все эти места верхом изъезжены-переезжены, а теперь здесь расположилась вражеская армия.
И положение его незавидное, и вообще хоть волком вой.
Когда встали у Оранта и разбили лагерь, Арольда перевели в шатёр графа Годвина под охрану его личной стражи.
– Теперь ты будешь тут, парень, – обратился к нему сам граф. – Завтра мы пойдём на штурм, а сначала я отправлю сообщение твоей мамочке. Посмотрим, что она скажет?
Тогда Арольд ничего не сказал графу в ответ: он так устал за долгую дорогу, что, звеня цепями, просто сел в том углу, где его оставили.
Она ответит, она, конечно же, ответит, пусть он не думает плохо о его матери.
А утром его разбудили и вывели на улицу к строившимся войскам. О, он так крепко спал, что и не понял, когда здесь всё началось. Стоял такой шум, а он не слышал. Мимо ходили отряды лучников и пехоты, носили палисады – щиты для прикрытия. Стучали молоты, ещё вчера начали собирать из привезённых с собой брёвен осадную башню. Сколачивали лестницы… Сотни, тысячи людей, занятых своим делом. И это всё не просто люди, это всё – враги, и всё, что делают они, угрожает миру и покою его дома.
От обиды, от досады Арольд не сдержал стона и скрипнул зубами. Что же ещё будет? Что будет?
Войска неторопливо выдвигались на позиции, строились рядами, и его провели вперёд по длинному проходу между стройными шеренгами пеших солдат. Его вывели на пустое пространство перед замком, и Арольд метнулся взглядом к родному Оранту, искал-искал глазами по стенам. Где-то там должна была быть его мать. Но видел лишь бьющиеся на ветру полотнища флагов и слышал колокольный звон.
Там тоже готовятся к осаде.
К нему подошёл граф Годвин и его люди, все в доспехах, сверкающих на солнце, все с серьёзными лицами, и Арольд почувствовал себя рядом с ними неловко. Он грязный, голодный, с всклокоченными давно немытыми нечесаными волосами, да ещё и в цепях, как приговорённый к казни преступник.