Не оставляя - стр. 27
Тетрадь была обычная на двенадцать листов, как и простенькая тонкая авторучка с незамысловатым колпачком.
Она передала мне эту канцелярию и попросила внимательно послушать её.
Начала она с того, что в упор глядя на меня и медленно вращая карандаш между пальцами, обрисовала план предстоящих занятий по литературе и языку. До обеда будут два спаренных занятия по языку, по сорок пять минут каждый, потом час перерыва, а затем – два занятия по литературе. Всего курс рассчитан на четыре недели, после чего зачёт. Занятия через день, не считая выходных.
– А если я не сдам зачёт, меня наверно исключат из вашего прекрасного заведения? – поинтересовался я, попробовав изобразить примерно такую же тонкую полуулыбку, которая и не думала сходить с её бледного лица.
К её лицу, кстати, я стал привыкать. Оно, надо признать, было очень красивым и, на мой взгляд, удивительно своеобразным из-за своей неуловимой утончённости, но главным, конечно, были её тёмные глаза. Когда она смотрела в упор, хотелось или надерзить, или отвести свой взгляд на время в сторону.
– Если зачёт не будет сдан, то занятия продлятся ещё неделю, – ответила она. – Хоть до конца лета… до тех пор, пока не будет положительного результата.
После этих невесёлых то ли уточнений, то ли скрытых угроз началась первая часть занятия, состоящего для начала из теста-диктанта, чтобы выяснить общий уровень моей грамотности и знания родного языка.
Грамотность моя оказалась на удивление вполне удовлетворительной, несмотря на то что Стелла зачем-то исчеркала красным вдоль и поперёк около трёх исписанных мною под её диктовку страниц. Кажется, она не ожидала от меня такого, в общем-то, совсем даже неплохого результата – видать, думала, что я прискакал сюда на ослике из какой-нибудь захолустной деревни.
«Андрей Николаевич, не обольщайтесь, работать есть над чем!» – заявила, тем не менее, она ледяным тоном с всё той же своей фирменной полуулыбочкой.
После этого, прочитав мне вводную лекцию о языке, она перешла к теме с пугающим меня названием – лексикология, где было много впервые услышанных мной слов и понятий, таких как метонимия или синекдоха. Она даже вставала со своего стула и на доске красивым почерком выводила неизвестные до сего момента мне слова типа синекдоха, объясняя и раскрывая затем на примерах смысл этой самой синекдохи.
Было даже где-то любопытно и интересно. «Но к чему мне всё это, – думал я, – к чему! Мне что, надо готовиться в филологический или какой-нибудь литературный институт!..» Но вслух я пока не возражал, а едва успевал конспектировать основные тезисы её лекции. Даже рука у меня затекла с непривычки, и я стал демонстративно поглядывать на свои часы и трясти усталой рукой.
Наконец, взглянув на свои часики, она снисходительно и в то же время пристально посмотрела на меня, точно хотела этим взглядом медленно с растяжкой произнести: «Ну что, наглый юнец, утомился, скоро твою спесь выбьем окончательно…» Вслух, правда, она сказала, что подошло время перерыва и, быстро встав, вышла из аудитории.
Я ничего не сказал о её фигуре, не потому, что широкие светлые брюки, следуя какой-то только ещё входившей в обиход французской моде, болтались на ней, точно это была юбка до пят, и скрывали самое важное, на мой взгляд, – ноги, а потому не сказал, что просто не хотел гадать о её возрасте. Где-то лет на десять она была меня старше, ну, может, на восемь. Впрочем, это было не так уж и важно мне.