Не обожгись цветком папоротника - стр. 30
Тиша звонко закричала:
– Жаворонушки, летите!
Нам зима-то надоела
Много хлебушка поела!
Вы летите и несите
Весну красную, лето жаркое!
Все подхватили весёлые слова и выпустили птиц. Миг, и унеслись они на вольную-волюшку, а люди с улыбками смотрели вслед.
– Тять, а ещё одна осталась. Кто её будет выпускать?
В маленькой клетке сидел чиж. Ивар озадачено поглядел на него, действительно, кому его отдать?
– Тятенька, а можно я Хыле птичку отнесу?
Ивар долго молчал, задумчиво глядя на Тишу. Дружба с несчастной девочкой оказалась для него неожиданной. Ничего доброго от неё он не ожидал. Но и запретить – тоже не по-христиански.
– Можно, – наконец неуверенно произнёс он.
Тиша подпрыгнула от радости и всплеснула руками.
– Только надо дождаться, когда на плетне появится синяя ленточка. Это значит, что Хыля дома одна. Тогда и можно.
Ивар нахмурился. Оказалось, что всё ещё хуже, чем он думал.
Глухие удары била разносились над селением, порождая тревогу в сердцах. Только что все были заняты делом, начиналась страда, и, значит, каждая минута дорога. Но враз руки оставили занятия, и все, кто мог ходить, поспешили на площадь.
Впереди бежали ребятишки, за ними люди постарше, в конце еле плелись старики и старухи. Вскоре площадь была переполнена. Места едва хватало. Ещё не зная, в чём дело, люди оглядывались, нет ли где дыма, уж не пожар. Били тревогу.
У била стояла Кисеиха и Кисей. Головы их были опущены.
– Что случилось? Откель беда? – раздались вопрошающие голоса со всех сторон.
– Лю-у-уди, помоги-и-ите, – вдруг заголосила Кисеиха.
Кисей молчал.
– Не оставьте, родненькие нас в беде, – судя по протяжным воплям и причитаниям, Кисеиха не собиралась так скоро разъяснять свою беду, но не то время, чтобы его тратить попусту.
– Говори, не тяни, что случилось?
– Хыля, донюшка моя, пропала.
На какое-то время наступила тишина, нарушаемая лишь шмыганием носа Кисеихи.
– Когда пропала?
– С позавчора её не видно было. Думала, мож, забилась где на чердаке, ай в огороде. А вечор Лоб встренулся, сказал, мол, видел её, в лес ползла. Сама.
– Так, она позавчера в лес ушла? Или когда?
– Позавчера получается.
– Надоть искать.
– Да где её найдёшь?
– И-и-и, невелика потеря, ежели правду сказать. Девка-то порченная. Може, оно и к лучшему.
– А время-то какое срочное, пока вёдро, надо сено заготавливать. Неколи по лесу бегать. Во, нагонит Перун туч и молний с великим дождём, тады и пропадём с сеном.
– Кисеиха сама же и прогнала девку. Лешему отдала. Слыхали люди, как она её кляла. Теперя сопли распустила.
– Девка-то махонькая, а смышлёная – жалко.
– Негоже девку одну оставить. Надоть искать!
Такие настроения и разговоры сменили друг друга, и народ пошёл в лес.
До вечера аукались, ходили-бродили, но Хылю леший не отдал. День потеряли. Всё, девка пропала, пора из леса возвращаться по домам, завтра сенокос, самая страда.
И только Пыря с Агнией в тот вечер не дождались из леса Еремея. Не вернулся он. Беды не ждали, в лесу он человек бывалый, видать, всё же решил от лешего девку попробовать вызволить. Агния с досады кусала губы. Не любо ей было, когда брат о ком-то заботился.
Сквозь лесные заросли пробирался человек. На руках он нёс ребёнка. Только нёсшим на этот раз был стройный красивый юноша, восемнадцати лет, а ребёнком – худенькая девочка. Этим юношей был Еремей. Нашёл всё-таки.