Не надо боли - стр. 13
– Врут.
– Хочу составить собственное мнение. Я сделаю все, что вы скажете. Могу использовать линзы, обстричь волосы и носить мешковатую одежду.
– Для начала смените туфли, – киваю на ноги.
– Спасибо, – выдыхает с облегчением. – Спасибо, я вас не подведу.
– По статистике, так говорят все, кто потом совершает самые глупые ошибки.
– Разрешите идти?
– Идите, Майя. Завтра в девять. Не опаздывайте.
– Спасибо! До завтра.
Убрав документы в сейф, забираю ветровку и тоже направляюсь на выход. В машине долго смотрю прямо перед собой – на забитую автомобилями парковку. Идти домой, как и засыпать там, чтобы испытать очередное утреннее пробуждение, больше похожее на русскую рулетку, нет никакого желания.
Добравшись до бара, глушу двигатель и убираю ветровку назад. Между пассажирским сидением и дверью что-то отсвечивает. Извлекаю оттуда что-то вроде книги, усеянной блестящими стразами.
Мои песни. Автор-исполнитель Эмилия Литвинова.
Детский сад.
Записей практически нет, если не считать банальное, девичье, про любовь. Наверное, к одному из ляхов. Интересно, кто?.. Долговязый, с которым она отжигала с самого утра в туалете ресторана, или тот, хмурый, что в татуировках?
А может абхаз?
Или все трое?..
Блядь…
Сжав зубы, листаю дальше. Последний стих, датированный вчерашним днем,
«Моей Маме»
В часы безмолвия, как тихий шёпот сна,
Смотрю на звёзды, ищу в них твою тень.
Моя душа – разлитая река,
Где каждый всплеск – лишь посвящение тебе.
Ты для меня как солнце за горой,
Что светит, но мне не суждено коснуться.
В его лучах хочу я обрести покой,
Но жизнь не позволяет нам схлестнуться.
Среди чужих объятий и морей
Ищу тепло твоих прекрасных рук.
И в песнях я хочу еще сильней,
Создать твой образ
Из мыслей, звуков, букв…
А весьма неплохо.
Покрутив блокнот, убираю его в бардачок и пока иду от стоянки до бара, раздумываю над тем, как должно быть сложно девочке расти без матери. Возможно, именно отсюда эта странная манера одеваться и глупое желание разговаривать со взрослыми мужчинами на темы ниже пояса.
– Камю? – спрашивает бармен. – Здравствуйте. Давненько вас не было.
– Все верно, Виталий, – киваю, занимая высокий, деревянный стул.
Два глотка любимого французского коньяка и по телу взамен напряжению разливается усталость. Глядя в одну точку, то и дело мыслями возвращаюсь к прочитанному. Истинная несправедливость – смерть, но, когда ты уже взрослый, как-то учишься с этим справляться.
– Привет, – слышу знакомый, мягкий голос сбоку.
– Привет, – отвечаю, усмехаясь и забрасывая в себя оставшийся в стакане коньяк. – Повтори, – обращаюсь к Виталику.
– Как дела в филармонии? – спрашивает Алена, грациозно усаживаясь рядом.
– Сегодня дают Вивальди.
Замечаю строгие, облегающие брюки и легкую блузку без рукавов. Никакого голого живота или открытой спины. На лице – только доброжелательность, включая маленький намек на послушание в глазах. Светлые волосы убраны в небрежную, высокую прическу. Аромат духов ненавязчивый.
– А ты любишь Баха? И не играешь Вивальди? – смеется она, теребя шелковый платок на тонкой шее.
– Есть такое. Выпьешь что-нибудь? – киваю на стену за барменом.
– Я бы выпила красного вина, но моего любимого здесь нет.
– И где же оно?
– Только у меня дома. Подруга привозит из Аргентины, от местного ужасно болит голова.