Не молчи - стр. 18
После эпатажного выступления на арену выходит силач. Он тягает огромные гири, надувает и лопает грелку, гнет лом, рвет толстый канат. Я смотрю на него, но больше на время. Жду, когда объявят антракт.
«Стасика? Знаю. Когда я подрабатывал, ему было примерно лет 14. Сейчас, наверно, 18 будет», – отвлекаюсь на сообщения, которых уже больше восьми.
«Чудненько, можно будет договориться с ним», – отвечает Герцу Олька.
«Мальчик с характером», – предупреждает тот.
«И не таких ломали. Да, Саш?» – шутит Птаха.
«Побитый, но непобедим! Один в поле воин!» – не сдается Санчес.
«Нет, ты все же болен!» – ржет Птаха, коверкая трек, звучащий из каждого утюга.
«Почему мы вообще это обсуждаем? Давайте лучше поговорим о „Блэках“, „Рамштайне“, в крайнем случае, об „Умфах“. У них вообще фронтмен сменился. Кстати, как вам новая солистка „Линкина“?» – скачет по рок-группам Герц.
«Пора бы и нам солистку сменить», – вот тут уже Санчес ходит по краю, хоть и пишет не всерьез.
«Щас басиста поменяем!»
В какой-то момент слышу ржание. А это лошади носятся по арене. Артисты прыгают с одной лошади на другую, выполняют всякие стойки, а Димасик смотрит не отрываясь, зачарованный животными. Или людьми. Время близится к середине программы, у меня уже чешутся руки от нетерпения. Пишу в чат: «А Каролину Садкову знаешь?» И тут же стираю. Незачем. Пока незачем. Пробую найти ее в соцсетях, когда на манеж опять выходит арлекин. Он играет со зрителями, созывает их к себе, выдавая каждому по музыкальному инструменту. Одной женщине достается треугольник, мальчику лет пяти – игрушечный барабан, мужчине с усами – губная гармонь. Вдруг я слышу свисток, которым арлекин общается с публикой. Звук направлен в мою сторону. Это меня клоун приглашает на арену. А я нарочно приклеиваюсь к сиденью и не встаю. Не хочу. Позорище.
– Иди! – толкает меня с места братишка.
– Давай ты? – кривлюсь я, надеясь, что Димасик согласится.
– Давай вместе? – предлагает он.
Делать нечего, встаем с сидений и спускаемся к арене. Арлекин восторженно радуется пополнению в его «группе» и выдает Димасику тарелочки. На меня надевает гитару. Естественно, не настоящую. И следующую минуту все мы играем нечто невнятное, шумное, фальшивое и смешное. Весь зал снимает нас на телефоны. Я, как всегда, прикрываюсь волнистыми волосами, и это так похоже на мое место в группе. Опять играю на втором плане, а арлекин посвистывает, воображая себя вокалистом.
– Антракт! – объявляет шпрехталмейстер, и я подрываюсь.
Бегу прямо к инспектору, который еще не успел покинуть манеж. Димка – за мной.
– Извините, пожалуйста, а не могли бы вы проводить нас к Каролине? Садковой. Она… нам… мне… – начинаю вполне уверенно, а потом на меня накатывает волна сомнений. Что я должен ему сказать? Что обидел работницу цирка и хочу извиниться? Или желаю поделиться впечатлениями о ее номере?
– Мы хотим передать ей вот это. Она обронила, – показывает желтый акриловый шарик Димка. Как ловко он придумал!
Инспектор цирка тянется за шариком рукой, а я предусмотрительно накрываю Димкину ладонь своей и добавляю:
– Лично.
– М-м-м, ну хорошо. Идемте, только ненадолго.
Нам очень сильно везет, когда мужчина проводит нас по длинному и извилистому коридору в гримерку цирковых артистов. Он стучит пару раз в дверь и после открывает ее, заходит сам, а следом пропускает нас внутрь. Свет огней резко ударяет по глазам. Лампы, подсвечивающие зеркала, светят так ярко, что больно смотреть. Сама комнатка небольшая, скорее всего, в цирке имеется несколько гримерок, так как здесь находится далеко не вся труппа. Среди зеркал и вешалок с костюмами, стульев и диванчиков, шкафов с различным реквизитом я вижу дрессировщицу собак, знакомого арлекина и девушку-единорога. Здесь же у гримировального столика сидят две девчонки, которые, видимо, только готовятся к своему выступлению. Но мой фокус сужается до синих глаз.