Не молчи - стр. 13
– Маман кормила меня всем, что нужно успеть съесть до того, как оно пропадет. Вот. Если бы не зал, к вам прикатился бы сегодня колобок.
– Еще немного, и вы сможете создать собственных «Иванушек». Вам рыжего не хватает. Саня? Тебя проще всего будет покрасить, – рассуждает Оля. Она сидит на полу по-турецки и с интересом смотрит на упакованную коробку в моих руках.
– По мне так, он больше на Милохина похож, – кладу покупку на пол и начинаю разворачивать.
– И на Баскова. Двое в одном лице! – подсказывает Герц.
– Саш? – Оля оглядывается на басиста. Что-то он и вправду слишком долго молчит.
И не зря. Санчес подходит ближе к Птахе и обливает ее апельсиновым соком, сжимая бутылку в руках и окатывая Ольку неравномерными брызгами. После они бегают по гаражу, перескакивая через меня с коробкой, кружатся вокруг Герца, который задает им ритм тарелочками. Оля заскакивает на спину Санчеса и пытается его повалить. Вот тут уж Герц дубасит бочку от души. В гараже стоит такой шум, что я не слышу, как шелестит скотч и упаковочная пленка. Освобождаю инструмент под Олины вопли и бой барабанной установки.
Как только синтезатор показывается из коробки, все разом замолкают. Смотрят на меня, потом на него.
– На виолончель изначально похоже не было, – говорит Санчес, скидывая с себя Ольку на пол.
– Ты шутишь? Кто же виолончель в такой коробке таскает? – кривлюсь я.
– Все-таки ищем клавишника? – радуется Герц.
– Ты идиот? – спрашивает Птаха, только непонятно кого – меня или Герца. Все же ее взгляд устремляется в мою сторону. Оля идет ко мне, попутно оттирая салфетками апельсиновые разводы на лице и жгуче-черных волосах. – Какой клавишник? Мы, блин, вчетвером еле справляемся. И то справляемся как Лебедь, Щука и Рак!
Поднимаюсь с колен и внимательно смотрю на обиженного ребенка, стоящего передо мной. Оля дует и без того пухлые губы. Беру локон ее волос и заправляю за ухо, стираю большим пальцем с ее подбородка оранжевую каплю. Птаха успокаивается.
– Пупс, я просто купил синтезатор. И все. Может быть, пригодится, а может быть, и нет. Это просто хорошее вложение. Мой подарок на Новый год, – объясняю ей.
– Ясно, – кивает Оля. Кладет мне руки на плечи и прокатывается ими по торсу, хватается за воротник, как если бы хотела притянуть меня к себе, но на этом движении она останавливается. – Давайте начинать.
И как бы странно это ни звучало, мы играем. Да, спустя полчаса; да, с солисткой, перепачканной в соке; да, с разъяренным басистом, игнорирующим нас и смотрящим исключительно на струны; да, с нестабильным мной – горе-гитаристом, отвечающим за гармонию любой песни. И только у Герца все замечательно. Сидит и лыбится, задавая темп. Как и всегда, берет на себя ответственность за наш детский сад и выводит игру на максимальный уровень. Сколько бы Санчес ни твердил, что песня без баса, как еда без специй, однако же Герц – сердце группы. Он решает.
Мы отыгрываем пару раз «Кукловода», «Наперегонки с тенью» и «Обездвиженную», повторяем всевозможные каверы, которые знаем и которые «зашли» народу, Оля пристает к Герцу с новой песней. Потерпев неудачу, она показывает текст мне. Хочется увидеть в этом балладу, хотя Санька настаивает на том, что надо качать. Герц через минуту-другую поддается и уже настукивает ритмический рисунок, к которому присоединяется Санчес. Олька блеет на фоне, подбирая необходимую тональность, а я наигрываю простецкую партию, особо не напрягаясь и не забегая вперед. Но точно знаю, что от меня потребует Птаха перед финальным припевом: