Научи меня говорить - стр. 38

Можно ли продать душу? Скорее всего, да, но смотря, что под этим понимать. Человек не может вырваться из ничтожности своего существования, не может смириться и возрадоваться тому, что имеет, и тут приходит некая компания и говорит: «Сделай в жизни нечто важное и полезное! Земляне тебя не забудут! Ты навеки внесёшь своё имя в историю человечества!» И вправду, чем не шанс. Ну и на здоровье.

Но у нас регулярно крадут души. Политики, идеологи, бюрократы, адвокаты, бизнесмены и т.п. Мало того, что людей калечат психически и физически, так ещё и природу губят: леса вырубаются, реки и моря загрязняются в погоне за прибылью и влиянием. Разве это не воровство душ, когда ты вынужден доказывать, что ты это «ты», бегая по кабинетам с бумажками и, при этом, тебе ещё и отказать могут, так как один политик с другим чего-то не поделили. Бред! Нет, не хочу даже думать об этом, поскольку именно так души и выкрадывают – вынуждают смотреть не вглубь, за «дверь» не на свет своей души, а на рожи с плакатов, слоганы и штампы на мёртвых листах....

Строка заканчивается. Всё мимолётно: буквы, слова, строчки. Что потом? Нет! Что за ними!? Взгляд, прикосновение, порыв, сплетение, румянец на щеках, жар дыхания. Чудо! Ужасно. Как ужасно. Как ужасны все эти крючёчки – запятые и точки, это как злые колючки в диких волчьих зарослях. Вот что страшно:

О, сколько нервных и недужных,

Ненужных связей, дружб ненужных!

Во мне уже осатанённость…

О, кто-нибудь, приди, нарушь

Чужих людей соединённость

И разобщённость близких душ! (Е.Евтушенко)

P.S. Пиши, пиши побольше, подлиннее, пиши всё, под впечатлением чего находишься, и пиши так долго, как пишется. Не смотри в начало и не пытайся нащупать конец. Пусть это будет бесконечно, нескончаемо. Пусть это будет вечным, как вселенная. Пусть это будет жарким, как поцелуй. Чувственным, как взгляд. Желанным, как прикосновение. Страстным, как объятия. Я не знаю ещё способа, как только скатать такой огромный ком, чтобы он покрыл всё расстояние и снёс всё на своём пути, сокрушил всё хлипкое и неустойчивое, шаткое и валкое… Не бойся этого, пусть катится, пусть сносит. Давай построим огромную, до небес, снежную бабу. На голову ей наденем ведро, на место носа воткнём морковку, повяжем шарфик и примостим рядом метёлку, чтобы она, как свирепая буря, сметала все препятствия на нашем пути. Это будет наша личная, рукотворная стихия.

Чуть не расплакалась от счастья.

Мы сидели в машине Влада. Звонит его телефон. Тот звонок, от которого меня начинает коробить.

Он берет телефон и, сбросив и выключив совсем, кладет на прежнее место.

Никогда еще я не чувствовала себя так, как после того, что он сделал.

– Ты сделал сейчас что-то очень странное… – сказала я, смотря на него. Солнце уже село, и наши глаза горели в темноте.

– Сбросил.

Мне хотелось его расцеловать, обнять, задушить в объятиях!

До этого он спросил:

– Ты правда хочешь, чтобы мы были вместе, если я разведусь?

– Это глупый вопрос, – улыбнулась я.

Вчера Честер сделал мне предложение. Мы с ним общались все это время просто по-дружески. Правда, я иногда говорила про Ильинскую, что не отдам его ей. А вчера он выдал:

– Ей я не могу говорить то, что говорю тебе. Что бы ты сказала, если бы я попросил стать тебя моей женой?