Научи меня говорить - стр. 28

Я гладила Честера по волосам и говорила, что не нужно так близко принимать к сердцу чужое мировоззрение, а то никаких нервов не хватит.

– Невозможно нравиться всем, тем более, в творчестве, – заключила я и в очередной раз провела рукой по его мягким волосам.

К нам не подступали тени, длинный нависающий фонарь защищал нас от непроглядной страшной ночи, и мы казались ярким лучом надежды посреди темного двора. В темноте исчезла общага со всеми ее страстями, и погас весь остальной мир. Не было ни Москвы, ни Питера, только мы на одинокой скамейке под горящим фонарем.

– Ты замечательный человек, – произнес Честер. Много раз сказал «спасибо». Начал целовать мне руки, щеки, обнимал, и я чувствовала, что он действительно снова в себя поверил.

На следующий день, вдохновленный и радостный, он подарил мне цветочек.

Мурашка сказала, что в этот же день Катя от него тоже цветочек получила…

Вот и пойми его.

Ладно, может, хоть с ней счастлив будет. В творческом плане я его уже вдохновила.

За что мне это все? Неужели я сделала что-то такое ужасное, что меня теперь можно использовать или сделать кого-то счастливым с моей помощью, а потом выбросить, как использованную фишку?.. Хотя ведь фишки обналичивают… Я хочу, чтобы меня обналичили!

Медитационные шарики, которые я Честеру купила, подарила сегодня. Ему очень понравилось! Он так преобразился, как ребенок стоял и счастливыми глазами смотрел на эти шарики. А мне приятно. Обнял меня, расцеловал несколько раз.

– Я ж не заслужил, даже неудобно.

– Да брось, – говорю я, улыбаясь его реакции.

Сегодня был второй зачет, но я его не сдала, буду пересдавать в пятницу.

У Сказочника новая любовь – странная особа с извращенными фантазиями, которыми ей нравится шокировать других, смакуя детали глубоким приятным голосом.

Он женат.

Я уже вернулась из Москвы. И снова остыла. К Владу, не к Честеру. Так что восприняла положение Влада, как удобный повод расстаться.

Он написал, что не будет меня больше беспокоить, что так будет лучше и мне, и ему, и что остались на глазах только слезы… Отличился чрезмерной пафосностью, но ему это свойственно.

На следующий день мы практически все время выясняли отношения. Он не понимал, как я смогу вести себя с ним, как друг, будто ничего не было, для него это дико, он не верит в дружбу между мужчиной и женщиной. Долго спорили, не понимали друг друга, но, в конце концов, дошли до следующего – это переходный период, во время которого он должен привыкнуть, что больше не сможет меня поцеловать.

– Скажите, пожалуйста! его лишили того, кого еще можно целовать! – съязвила я.

– Перестань. Зачем ты делаешь больно? Тебе же самой это неприятно. И я устал слышать, что у меня есть жена.

– А что, я не права? Или ты ее не целуешь и вообще к ней не прикасаешься?

– Права. Но неужели ты думаешь, что мне все равно, и я ничего не чувствую? Ты знаешь, что я боюсь однажды назвать ее твоим именем?

Опять долгие споры и выяснение отношений.

Он захотел проводить меня до дома. Я не возражала.

Дошли до парадной. Прощаемся. Почти молча, лишь иногда разбавляя неловкое молчание и усталость от ссоры ничего не значащими пустыми словами. Столько уже было сказано, и нам остались только обрывки дежурных фраз. О работе, погоде и о том, как гармонируют мои бардовые волосы с серой стеной.