Настигнутые коммунизмом. Роман - стр. 15
Есипов стал материться, шлепая мокрыми от обильной слюны губами. Он задыхался.
– Ничего вы не можете, – тихо сказал Вадим Андреевич.
Есипов тяжело со свистом дышал, он закрывал глаза и сидел молча, ожидая, когда успокоится дыхание.
– Да, Вадим Андреевич, вижу, – проговорил медленно Есипов, – вы тут совсем от реальности оторвались. Наша контора работает, как часы. Доложу по начальству, проглотит дырочка бумажку – и пойдут тикать часики, крутить колесики, и вы, как по конвейеру.
– Умру я скоро, – негромко сказал Вадим Андреевич, глядя в иллюминатор на медленно текущую долину облаков, сияющих в голубом свете луны.
– Больны что ли? – поинтересовался Есипов.
– Нет, чувствую.
– А не врете? – Есипов придвинулся к Вадиму Андреевичу, внимательно вглядываясь в лицо. – Видок у вас, конечно, тот еще, но и поплоше живут. А это как у вас? Печень тянет или за ребрами болит?
– Всего-навсего предчувствие.
– Так бывает?
– Бывает, на фронте бывало. Самый известный случай – Иисус. Он точно знал приближение смерти.
– Опять вы за свое. – Есипов отодвинулся на спинку кресла, помял губами. – Занятный разговорец был. Но лучше, знаете, на эту тему балакать по дороге в Париж, а не наоборот. У нас сейчас – холод, гололед. – Есипов мрачно выругался.
– О-ох, – со стоном выдохнул Есипов. – Ну и тоску нагнали. Одни покойники у вас.
Вадим Андреевич засмеялся.
– А знаете, почему при социализме смерти как бы не существует? – с улыбкой спросил Вадим Андреевич.
– Чтоб настроение не портить.
– Чтобы остатки социализма не пропили и не разворовали, – смеясь, сказал Вадим Андреевич. – По ленинизму ведь как? Там – яма вонючая: ни выпить, ни закусить, ни бабу обхватить. Одна гниль. До светлого будущего не дожить – обманули. Так хватай, тащи, жри в три горла!
– Под кайфом подохнуть веселее, – заулыбался Есипов и потянулся. – В нашем доме в прошлом году пенсионер один загнулся на бабе. Смеху было.
– Во! Наяривай, тащи все, что под руку угодило.
– Правда, разворуют.
– Поэтому цензоры и вымарывают мысль о смерти. Не дай Бог, вспомнят, задумаются, ужаснутся.
Тут Есипов закхекал мелким смешком.
– Да, Вадим Андреевич, – сказал он. – Советую и вам задуматься. Знаете, сколько стоит родине такой типчик, как Селин? Ого-го! А вы своей болтовней довели его до порчи государственного имущества. Селин теперь годится только на корм червям. И то – иностранного подданства. Так готовьтесь отвечать по всей строгости закона. Причинение ущерба госсобственности в особо крупных размерах. Помрете вы или нет, это еще не известно. Может, дотянете до суда… А теперь мне отдохнуть надо.
Голова Есипова отодвинулась назад, веки опустились, и он засопел, приоткрыв рот. В иллюминаторе, немного впереди, в лунном свете серебрилась узкая плоскость крыла. Словно живое, крыло трепетало в невидимом мощном потоке воздуха. Ниже бесконечно тянулась белая равнина облачности с кружевными ложбинами, холмами. Вдали Марков разглядел темный крестик тени от самолета. Крестик скользил по неровной поверхности и, казалось, вот-вот распадется и исчезнет, растворится в бескрайней пелене. Вадим Андреевич прильнул к иллюминатору. Свет в салоне был приглушен и не мешал мерцанию звезд. Их было бесконечно много, свет звезд одолевал тьму, окутывал глаза, лицо, лоб. Почудилось, что они окружили голову, и их мягкий свет тонкими лучами входит в затылок.