Наследство последнего императора. Том 4 - стр. 31

Французский малаец медленно, очень осторожно снимал с колючих веток облепихи прозрачные янтарные ягоды, долго нюхал каждую. Потом неторопливо клал её в рот и медленно жевал, чуть морщась.

Однако не солнце сверкнуло в глаза Новосильцевой, а искрящееся великолепие высших орденов Российской империи и королевства Бельгии на груди любителя облепихи.

Сиял высший бельгийский Орден Короны – звезда из пяти концов мальтийского креста. Русские награды впечатляли больше. Два офицерских Ордена Святого Георгия четвертой степени, Святой Станислав, Святой Владимир с мечами, дающий награждённому право на потомственное дворянство. И даже Орден Святой Анны. Были еще у капитана и ордена других стран – Новосильцева их не знала.

Похоже, франко-азиатский кавалер приготовился к какому-то торжеству: обычно, на каждый день, военные носили скромные колодки с орденскими лентами.

Новосильцева поколебалась и решительно шагнула к сверкающему господину.

– Hallo, mijn Heer Grondeys! – весело сказала она.

Тот резко обернулся к ней, потом едва заметно, но вполне учтиво поклонился:

– Hallo, gerespecteerde mevrouw! Kennen wij elkaar?

– Nietecht.25

– Но вы меня знаете?

– Я о вас знаю. Правда, немногое. Хотелось бы побольше.

– Понятно, – кивнул капитан. – Вы читали мои статьи.

– Ваши статьи очень интересные. Но о том, что мне про вас известно, в газетах не пишут.

– А где пишут? – заинтересовался капитан.

Она не ответила, загадочно улыбаясь. Потом многозначительно повела глазами вокруг.

– Давайте лучше по-русски, – предложила Новосильцева. – С голландским у меня плохо, к тому же, опасаюсь, мы привлекаем внимание.

Ничьего внимания они не привлекали. Иностранцами Сибирь сегодня не удивить. С первых дней гражданской войны, развязанной в России странами Антанты, сюда хлынули англичане, французы, немцы, итальянцы, американцы, китайцы, японцы, корейцы, арабы. Мелькали даже индусы в фиолетовых чалмах и негры в форме французских зуавов – ярко-красные шаровары, синие куртки, турецкие фески. Только голландцев почти не было. Поэтому даже такая редкость и знаменитость, как военный репортер Лодевейк Грондейс из королевства Нидерландов, мало кому была известна в Сибири. Разве что тем, кто привык читать газеты, в первую очередь, иностранные. Или тем русским солдатам и офицерам, кто недавно воевал на Юго-Западном фронте.

Похожий на азиата голландец еще раз сверкнул на солнце грудью, которая ярче засияла радужной эмалью, золотом и серебром.

Он внимательно изучал лицо сестры милосердия – красивой, однако исхудавшей, измученной. Вид у иностранца был такой, будто он держит на ладони пушистого зверька, быть может, белку; она помахивает хвостом, однако на своей ладони он чувствует ее холодные лапки и готовые к делу острые коготки.

– Интересно, интересно… – наконец произнес на хорошем русском Грондейс. Снова отщипнул ягодку облепихи и укололся. – Вы знаете, что эти шарики пахнут настоящим ананасом? Сказка. В такой холодной стране…

– Пахнут, как ананасы у вас на родине?

– Ошибаетесь, мисс. In het koninkrijk der Nederlanden26 ананасы не растут.

– Я имею в виду, на вашей первой родине – там, где вы родились и родилась ваша мать. В голландских колониях. В Индонезии. Восточная Ява, если точнее.

– И где же такое пишут обо мне? – удивился Грондейс, отвернувшись от облепихи. – И о моей матери? Кто вы такая, сударыня?