Наследство последнего императора. Том 4 - стр. 10

Минутку. Разве на небесах есть скотный двор? Лошади, гуси. Или там есть всё?»

Тут веки поднялись сами собой – легко, и Новосильцева увидела над собой сплошную черноту.

Она пристально вглядывалась в неё, и постепенно тьма менялась. В ней стали появляться формы.

Прямо над головой обнаружился низкий потолок из закопчённых досок, на них различались светлые древесные разводы. Потом из темноты выступила коричневая бревенчатая стена. Висят веники на деревянном колышке, вбитом в стенку. Обычные банные веники. Два берёзовых и один дубовый.

«Значит, прав оказался мерзавец Свидригайлов10? Потусторонний мир он так себе и представлял – закоптелая деревенская банька с пауками по углам».

Пауков Новосильцева не рассмотрела. Но обнаружила, что лежит на широкой лавке, на мягком тюфяке. Укрыта лёгким шерстяным одеялом, похоже, домотканым – ярким, в большую черно-красную клетку, вроде шотландского пледа.

Справа приставлена трехногая табуретка. На ней аккуратно сложена её юбка цвета хаки, френч и нижняя сорочка. Все чистое и безупречно выглаженное – явно чугунным утюгом, а не крестьянским деревянным рубелем. Даже её английская фуражка с козырьком, широким, как навес, здесь же. Из-под фуражки выглядывает никелированная рукоятка браунинга. И её деньги двумя стопками: «сибирки», их побольше, и маленькая царских «петенек» и «катенек». Рядом холщовая колбаска с империалами. Новосильцева с усилием вытащила из-под одеяла руку и потрогала – да, она, не тронута. Никто не соблазнился.

Снова заорала курица – теперь высокомерно и самодовольно: снеслась, наверное.

Новосильцева ощупала себя – тело никуда не делось. Только его стало вроде бы меньше, и сильно выпирают берцовые кости.

– Сколько же я тут лежу? – спросила себя Новосильцева. – И раз уж банька не свидригайловская, значит, и я ещё живая, никуда не перенеслась. И не испарилась.

Она с трудом выпрямилась и села. Вздохнула два раза, опустила босые ноги на деревянный пол – гладкий, словно шёлковый, видно, песком начищен. Встала и…

Чёрный потолок навалился, уплыло в сторону банное оконце. Тело прошибло горячим потом, и Новосильцева, лихорадочно дыша от слабости и страха, упала на лавку.

Когда темень отошла от глаз и сердце освободилось от страха смерти, она тихо позвала:

– Эй, хозяева… Слышит меня кто?

Но это ей только показалось, что она позвала. Голос словно заржавел, вместо слов удалось вытолкнуть из груди бессильный хрип. Она подождала, пока наберёт ещё немного сил, с трудом откашлялась:

– Хозяева! Есть кто?

Получился мышиный писк, но всё же получился.

Скрипнули половицы в предбаннике, загремела жестяная шайка. В дверь громко постучали.

– Барышня! А, барышня! Ты звала? – услышала Новосильцева несмелый юношеский голос. – Как ты там? Взойти-от можно?

– Можно, – снова откашлялась Новосильцева и продолжила уже почти нормальным голосом. – Да, я звала, заходите, пожалуйста.

Звякнув, поднялась щеколда. Низкая дверь приоткрылась, просунулась сначала голова, русая, стриженная в скобку. Потом показался крестьянский парень лет восемнадцати – в светлых холщовых портах, босой, в выгоревшей полотняной рубашке.

– Я взойду? – спросил и переступил порог.

Оба молчали, рассматривая друг друга. Новосильцева отметила необычно яркие синие глаза парня – даже в полутьме видно.