Наследник для дона мафии - стр. 11
Разворачиваюсь к Феликсу, стараюсь не смотреть на его влажные темные волосы, на мокрые ресницы. На широкую рельефную грудь, по которой стекают капельки воды.
На прорисованный сухожилиями пресс тоже нельзя смотреть. И на его руки — сильные, мускулистые, расчерченные ломаными линиями выпуклых вен.
Буду смотреть на полотенце.
Но под полотенцем... Боже, я туда тоже не должна смотреть...
Отвожу взгляд и упираюсь в огромную кровать на половину спальни. Он ее здесь тоже трахал или ограничился ванной?
Все это проносится в голове хаотичным бедламом, из которого я выцепляю последнюю фразу. И выдаю вслух как можно более ровно и безэмоционально:
— Синьор говорил, что мне нужно будет убрать в душе. Постель тоже надо будет заменить?
Делаю вид, что не замечаю, как внимательно Феликс меня рассматривает. А он рассматривает.
Переплел руки на груди, опирается о стенку.
— Так мне поменять постель, синьор?
— Я не трахаюсь там где сплю, Роберта, — говорит он неожиданно зло. Пожимаю плечами
— Как скажете, — отвечаю с полной демонстрацией покорности
— А что с чаем? Носишься с ним весь вечер, — говорит чуть ли не насмешливо. — Все уже?
Стараюсь не выдать отчаяния. Разворачиваюсь к столу, беру в руки чайник. И тут меня осеняет.
— Может синьор желает принять ванну?
В зеркале вижу, как Феликс выгибает брови.
— Нахера мне ванна? Я только из душа.
— Это другое. Может вы хотите расслабиться. У вас был тяжелый день...
— Откуда ты знаешь, какой у меня был день? — он теперь тоже смотрит в зеркало.
Внезапно упирается руками в стол по обе стороны от меня, и я замираю от того, что между моей спиной и его грудью остается пара жалких сантиметров.
— Скажи, Роберта, кем ты хотела стать в детстве?
Я вполне натурально впадаю в ступор и в замешательстве хлопаю глазами. Как и должна отреагировать тупенькая Берта.
— Прошу прощения, синьор... Что?
— Ну ты на кого-то училась? Какое-то образование у тебя есть?
Я все еще не понимаю, с чем связаны эти вопросы, но в любом случае ответить мне нечего.
Здесь Роберта подложила мне большую свинью — она не удосужилась закончить ничего абсолютно. Даже самого захудалого колледжа. Только школу.
Мне абсолютно нечем было подтвердить ни знание языков, ни свое образование. А Феликс в отражении смотрит и буравит пронизывающим взглядом.
— Я... — сглатываю, — не понимаю, зачем это нужно синьору...
— А затем, — он надвигается еще ближе, теперь между нами счет идет на миллиметры. — Ты внимательно читала договор?
— Да, синьор, — опускаю глаза, не в силах выносить этот сверлящий взгляд.
— Тебя ничего не смутило?
— Нет, синьор.
— То есть, ты согласна спать со мной и не видишь для этого ни единого препятствия?
Поднимаю глаза и вздрагиваю, сколько в нем холода и пренебрежения. Молчу, не находя в себе сил, чтобы солгать.
С тех пор, как я стала Робертой, моя жизнь полна обмана. Но я стараюсь там, где есть возможность, свести его к минимуму. И если я могу говорить правду, я ее говорю. А люди сами вкладывают в мои слова свой смысл.
— Скажи мне, как? — Феликс продолжает упираться в стол, зажимая меня в кольцо. — Как ты сможешь потом смотреть в глаза своему сыну? Он такой милый малыш. Как будешь выкручиваться? Когда ему все будут говорить, что синьор ебет его мать?
Меня передергивает.
Я понимаю, почему он задает эти вопросы. Сейчас Феликс говорит в первую очередь о себе, а не обо мне.