Наследие Иверийской династии. Дочери Мелиры - стр. 23
Финетта замолчала, всем телом подавшись к Матриции. Девушки тянулись друг к другу, как цветочные лозы к опоре. Таинственная пауза длилась и длилась пока, наконец, до меня не дошло.
— Подождите, — с подозрением нахмурилась я. — Вы же не…
— А давай я тебе спою! — звонко перебила телёнок Матриция.
Она подпрыгнула, хлопнула в ладоши и с нарочитой суетой скинула туфли. Взобралась на пуфик, будто бы он был импровизированной сценой. Её подруга Фи с жаром зааплодировала, призывая меня присоединиться. Я развела руки, потрясенно переводя взгляд с одной на другую.
Сестра Ноуби запела:
Pu ignem canvi do, poctar pu meo corde
Te krimis min basson el calmi essinca.
Co hujo ma altar benmonio del Tolmund,
Deveine mir vital jo cripta nimita.
Я застыла с открытым ртом. То ли от неожиданного осознания, что сестёр связывают особые отношения, то ли от чарующего, гипнотизирующего голоса Матриции. В песне она преображалась: становилась просто нечеловечески привлекательной, превращалась из телёнка во взрослую женщину невиданной красоты. В этот миг, глядя на её раскосые глаза, лёгкий румянец, на тонкие запястья и чётко очерченный подбородок, подсвеченный желтой магией тиаля Нарцины, я бы назвала Матрицию Ноуби самым прекрасным существом, виденным мною когда-либо. Это была красота сокрытая, и от того осознать её было особенно трепетно. В хрипловатом голосе девушки звучал звездопадом Кроуниц, густились туманы Галиофских утёсов и дрожали вершины скал. И тот лёд, что я носила в себе, тоже дрогнул…
— А перевод? — я вцепилась в подлокотник плетёного кресла и остановила его ход. — Что означают эти строки?
— Ты не знаешь тахиши? — удивилась Финетта.
— Я сама перевела этот отрывок баллады на язык древних волхвов, — похвасталась Матриция. — Это настолько красивые и грустные слова, что они заслуживают звучать в вечности. Но если хочешь, я могу спеть ещё и оригинал.
Она кокетливо поправила платье, сверкнув ярко-синей, с блестящими золотыми вставками юбкой и снова затянула знакомую мне мелодию.
Был мир совсем иным, огнём и страстью полон,
Неужто он исчез, как тень твоей любви?
И лёд в моей крови не раздробит сам Толмунд,
Девейны светлый взор не сможет исцелить.
— Матриция! — восхищенно шептала Фи, не отрывая глаз от завораживающей певицы. — Ты действительно поцелована Нарциной! Музыка, что ты сочиняешь трогает души…
— Милая Фи, — взмахнула руками певица. — Я бы хотела быть автором этих строк, но короткий этюд подарил мне заезжий бард ещё летом. Он говорил, что это отрывок из его баллады, которую он обязательно напишет.
— Маэстро Мелиронский! — вскочила я и заметалась по комнате. — Гений Тибрийский! Ну конечно!
— Нет-нет-нет, — увлёкшись образом, пропела Матриция. — Менестрель Везулийский.
— Да не важно, — отмахнулась я. — Скажи, а продолжение? Ты знаешь продолжение?
— Он его ещё не написал, — игриво пожала плечами Матриция. — Вы знакомы?
— Да, — быстро выпалила я, но потом исправилась: — Нет.
И потёрла лоб. Возможно, у меня разыгралось воображение, и я начала превращаться в мелироанскую деву с глупыми суевериями, наивными выводами и впечатлительностью, но прямо сейчас обнаружила некую связь своей жизни с песнями барда. Строчки оказались как никогда трогательными. Они отражали ровно то, что было у меня на душе… Чувство невосполнимой потери и пустоты.