Нашу память не выжечь! - стр. 25

Примерно через месяц в столярку поступила заявка на ремонт нар в женском лагере. И снова Ольшевский взял меня с собой. Мы пришли, когда все женщины были на работе. Вошли в первый барак, находившийся недалеко от штрайштубы (канцелярии), осмотрели нары, определили, что нужно отремонтировать, сделали замеры. Мы уже уходили, когда из штрайштубы вышел человек. Увидев нас, подошел поближе, поздоровался с мастером Ольшевским, внимательно посмотрел на меня, добрыми, не злыми глазами. В руках у меня был чемоданчик с инструментами. Роман Ольшевский сказал, что я русский и работаю у него в столярке.

Так я познакомился с Боликом Петровским – поляком, работающим в канцелярии. Позже я узнал, что он в силу своих возможностей в штрайштубе помогал полякам и русским. Так, с его помощью в столярную мастерскую были устроены три советских летчика, которые летом 1943 года прибыли в лагерь с группой советских офицеров. Им приказали пришить ляуфпункты на левую сторону груди, на спину и левую штанину.

Таких отличий до них никто еще в лагере не носил. Это были эмблемы на квадратной тряпице: черный круг, несколько меньший красный, а в центре белый. Словом, настоящая мишень, как в тире, только диаметром 12 сантиметров. При малейшем подозрении любой охранник обязан был стрелять в носителя мишени. Александр Пасин был из Москвы, Костя Шитов – из Горького, а Юрий Цуркан – из Одессы. Они проработали в столярке около двух месяцев. За это время я с ними очень подружился, и мы оставались добрыми друзьями до конца их жизни.

Переписывались, общались на встречах узников, бывали в гостях друг у друга. К концу лета Александра и Юрия перевели на новое место работы, в абладенкоманду, которая выполняла погрузочно-разгрузочные работы и перевозила на больших повозках тоннами брюкву, картофель. Благодаря Александру и Юрию и нам, ребятам, иногда перепадала брюква и картошка. К тому времени мы уже жили в одном бараке.

Повседневные болезни, изнурительный труд, голод, холод, постоянные избиения и издевательства над пленными приносили свои плоды. С уверенностью можно сказать, что нет таких болезней, которыми бы не болели узники в этом страшном зверском логове. Поскольку лагерь был расположен в заболоченной местности, окружен торфяниками со злокачественным химическим составом воды, то, естественно, пить такую воду, да еще сырую, нельзя, а кипяченую взять было негде. Для постоянно голодающих заключенных это означало смерть.

Почти у всех были различные гнойные опухоли (флегмоны) на ногах и теле. Ревир (лазарет) представлял собой жалкую картину, лекарства отсутствовали, узников не лечили, а стремились только уничтожить. Несмотря на это, ревир был постоянно переполнен. На нарах в кучах тряпья, смердящих лохмотьях лежали люди-призраки. Трупы из такого лазарета не успевали выносить. Гнойная флегмона – это такое воспаление, при котором возникает опухоль и гной. Когда с больного снимали бинты (в Штуттгофе они были бумажными), струя гноя тут же заливала пол. Вонь стояла невыносимая. Мне также пришлось сильно страдать и мучиться от ран-флегмон.

Медицинский работник пан Червинский увидел обе мои ноги в ранах. Днем в бараке № 2, осмотрев меня, он срезал ножом огромную темную опухоль. Было страшно больно, но я терпел. Засыпал чем-то, перевязал бумажными бинтами. Мне стало легче, и постепенно раны стали заживать.