Наши за границей - стр. 38
– Вот какой странный человек, – кивнул на жирного человека усач. – И всё так. В Париже хлеб отличный, a он вдруг о московских калачах стосковался.
– Не странный, a самобытный. Я, брат, славянофил.
– Скажите, пожалуйста, земляк, где бы нам в Париже остановиться? – спросил жирного человека Николай Иванович. – Хотелось бы, чтоб у станции сесть на извозчика и сказать: пошёл туда-то. Вы где останавливались?
– Не знаю, милостивый государь, не знаю. Никаких я улиц там не знаю. Это всё он, адьютант мой.
– Останавливайтесь там, где впустят, – проговорил усач. – Как гостиница с свободными номерами попадётся, так и останавливайтесь. Мы десять улиц околесили, пока нашли себе помещение. Занято, занято и занято.
– Глаша, слышишь? Вот происшествие-то! – отнёсся Николай Иванович к жене. – По всему городу придётся комнату искать. Беда!.. – покрутил он головой. – Особливо для того беда, у кого французский диалект такой, как у нас: на двоих три французских слова: бонжур, мерси, да буар.
– Врёшь, врёшь! По-французски я слов больше знаю и даже говорить могу, – откликнулась Глафира Семёновна.
– Добре, кабы так. A вот помяни моё слово – приедем в Париж, и прильнёт язык к гортани. A позвольте вас спросить: отсюда до Парижа без пересадки нас повезут? – обратился Николай Иванович к жирному человеку. – Очень уж я боюсь пересадки из вагона в вагон. Два раза мы таким манером перепутались и не туда попали.
– Ничего не знаю-с, решительно ничего. Вы графа спросите: он меня вёз.
– Без пересадки, без пересадки. Ложитесь в спальном вагоне спать и спите до Парижа. В спальном вагоне вас и на французской границе таможенные чиновники не потревожат.
– Вот это отлично, вот это хорошо! Глаша, надо взять места в спальных вагонах.
– Позвольте-с, вы не телеграфировали?
– То есть, как это?
– Не послали с дороги телеграмму, что вы желаете иметь места в спальном вагоне? Не послали, так мест не достанете.
– Глаша! Слышишь? Даже и спальные вагоны здесь по телеграмме! Ну, Неметчина! В Кёнигсберге обедать не дали – подавай телеграмму, a здесь в спальный вагон без телеграммы не пустят.
– Такой уж порядок. Места в спальных вагонах приготовляют заранее по телеграммам…
– Позвольте… но в обыкновенных-то вагонах без телеграммы всё-таки дозволят спать? – осведомился Николай Иванович.
– Конечно.
– Ну, слава Богу. A я уж думал…
Звонок. Вошёл железнодорожный сторож и прокричал что-то по-немецки, упоминая «Берлин». Усач засуетился.
– Допивай, Пётр Никитич, рейнвейн-то. Надо в поезд садиться, – сказал он жирному человеку.
Тот залпом выпил стакан, отдулся и, поднимаясь, произнёс:
– Только уж ты как хочешь, a в Берлине я ни на час не остановлюсь. В другой поезд – и в белокаменную.
– Врёшь, врёшь. Нельзя. Надо же мне тебя берлинским немцам показать. И, наконец, какое ты будешь иметь понятие о Европе, ежели ты Бисмарка не видал и берлинского пива не пил!
– На станции выпьем.
– Не то, не то. В Берлине мы на два дня остановимся, в лучших биргале побываем, в Зоологический сад я тебя свожу и берлинцам покажу. Берлинцы такого зверя, как ты, наверное не видали.
– Не останусь, я тебе говорю, в Берлине.
– Останешься, ежели я останусь. Ну, куда ж ты один поедешь? Ведь ты пропадёшь без меня. Ну, полно, не упрямься. «Взялся за гуж, так не говори, что не дюж». «Назвался груздем, так полезай в кузов». Выехал за границу, так как же в Берлине-то не побывать. Идём! Моё почтение, господа, – раскланялся усач с Николаем Ивановичем и Глафирой Семёновной, кликнул носильщика, велел ему тащить ручной багаж, лежавший у стола, и направился на платформу.