Наша зима. Проза. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича - стр. 31
Приезжаем в Дубровку. В ожидании праздника под названием «Пенсию Привезли» восьмидесятилетняя хозяйка напекла пирожков. Запах в доме стоит просто волшебный!
Меня угощают четырьмя аппетитнейшими пирожками. Делюсь с водителем. Свою долю решаю съесть дома. С чайком.
В следующей деревне заношу пенсию девяностодвухлетней тёте Оле – сестре моего соседа и «опекуна» дяди Коли. В доме холодно. Женщина просит посмотреть показания электрического счётчика, расположенного в тёмном углу. Подсвечивая себе фонариком мобильника, записываю цифры. Подхожу к столу оформить квитанцию. На клеёнке лежат кусок солёного огурца, весившего при жизни не менее полукилограмма, и три четверти буханки чёрствого хлеба. Всё это явно обмусолено беззубыми дёснами. Высчитываю плату за электроэнергию. Ольга Ильинична рассказывает, что внук, приставленный ухаживать за ней пьёт уже два дня. Печки нетоплены, есть нечего. Никаких претензий к родным. Просто так получилось. В ужасе бегу к машине, хватаю своих два пирожка, объясняя водителю ситуацию. Тот за время ожидания один пирожок уже съел, второй отдаёт мне для бабушки.
Приехав домой, первым делом бегу к дяде Коле, рассказываю, что случилось. Он позвонит её дочке.
Позже обнаруживаю пропажу мобильника: оставила его на столе у Ольги Ильиничны, будучи в шоке от увиденного.
С тех пор частенько вспоминаю нетопленный дом, обсосанные огурец и хлеб.
И это случилось не с одиноким человеком, о котором некому позаботиться. А сколько их таких в каждом районе по великой стране? Людей, через чьё детство прошла война. Тех кто познал ужасы оккупации, тяжкий труд с самого детства в колхозах за трудодни. Людей, которые растили детей, отказывая себе во всём, лишь бы им дать им кусочек повкуснее, купить одёжку, а иногда даже и игрушку. Они и теперь готовы отдать им последнее. Только вот у близких почему-то не находится времени позаботиться о тех, кто должен быть самым нужным.
Я не слишком люблю людей, но жестокость общества по отношению к детям и старикам поражает каждый раз, когда сталкиваюсь с подобными ситуациями. И в голову закрадывается мысль: «Старость, как же ты страшна!»
Колмогорова Наталья
БАБА КАША
Святочные дни – особые, до Крещения – всего ничего, рукой подать.
Выстудил мороз избу деревенскую легко, играючи.
На стёклах оконных наледь в палец толщиной.
В сенцах вёдра с родниковой водой корочкой льда успели покрыться.
Половицы в доме скрипят-поскрипывают.
Дым печной поднимается к небу столбом и долго не тает.
Только рядом с печью воздух в доме сух и горяч. Печь старая, давно пора перекладывать – кирпич во многих местах осыпался.
Глаза мои отчего-то слезятся – видно, баба Клаша задвижку в печи закрыла слишком рано.
– Чего, голубки, притихли?.. В райцентре чего нового?
– Всё по- старому… Ба, глаза щиплет!
– Это я от нечисти всякой хоронюсь. Так меня бабка учила: на Святки все ходы-выходы на ночь в доме закрывать, иначе нечистая одолеет – и глазом не моргнёшь!
Баба Клаша вытирает краешком ситцевого платочка слезящиеся глаза.
Она глуховата на оба уха, но ещё при памяти и в здравом уме.
В избе давным-давно провели электричество, но баба Клаша, на всякий случай, держит под рукой керосиновую лампу. Говорит, привычка.
Мы с сестрой за глаза называем нашу бабушку не иначе, как «Бабой Кашей».