Наша весна. Проза. Том 1. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича - стр. 12
– Засранец! – сплюнул ряской отец и захохотал. Так его еще никто не проводил.
Вот эта история и легла в основу моей юморески. Рассказ был здорово подправлен, наполовину сокращен. Но в нем оставались целыми – слово в слово – несколько моих предложений и даже пара абзацев. Значит, могу писать!
Такого чувства восторга, радости я больше никогда не испытывал!
Газету прихватил с собой на полевой стан. Она мне жгла карман, однако никто в бригаде и словом не обмолвился о моей публикации.
«Видно, еще не читали», – решил я. В обеденный перерыв первым ушел из столовки в вагончик, где механизаторы обычно отдыхали: забивали «козла», читали свежую прессу, просто валялись на жестких лавках и полках.
Еще никого не было, я быстренько развернул районку и положил ее на стол так, чтобы материал с моей подписью сразу бросался в глаза. А сам скромненько уселся в сторонке и закурил.
Первым в вагончик зашел тракторист дядя Саша Горн. Я затаил дыхание и стал отстраненно смотреть в маленькое оконце, о треснувшее стекло которого с громким жужжанием бились мухи. Дядя Саша с кряхтеньем умостил свое грузное туловище за столом, подтянул к себе газету и… шмякнул – прямо на мой рассказ! – жирного подвяленного леща.
– Подвигайся ближе, – доброжелательно сказал дядя Саша. – Посолонцуемся…
А с коротких толстых пальцев его, которыми он плотоядно раздирал рыбину, на газету стекал янтарный жир, под которым расплывалась моя подпись.
Обида спазмом сжала мне горло.
– Спасибо, не хочу! – обиженно буркнул я и выкатился из вагончика.
Но – в сентябре того же 1972 года я получил официальное приглашение на штатную работу в «Ленинском знамени» и навсегда связал свою жизнь с журналистикой. А далее уже приобщился и к литературе…
Оладушки
В 80-е годы я работал заведующим сельхозотделом экибастузской районной газеты «Вперед». Жил в городе, в командировки выезжал в совхозы, возвращался обратно и несколько дней «отписывался» – то есть трансформировал все свои беглые, неразборчивые записи из корреспондентского блокнота (тогда у нас еще не было диктофонов) в заметки, корреспонденции, репортажи, очерки. А потом – снова в командировку!
Ну, нормальная такая работа, скучать было некогда. Новые места, новые люди, новые встречи… Запомнилась одна из них. Я с фотокором Николаем Мякиньким на редакционном уазике отправился на отгонное овцеводческое пастбище – джайляю. Редактор послал нас за очерком о семье знатных чабанов, награжденных не то орденами, не то медалями за высокую сохранность поголовья.
Главу семьи звали Иван, а фамилия у него была Абдула. Именно Абдула – с одним «л». Оказывается, он был молдаванином, и такие фамилии у них не редкость. А супружница у него была русская, с заурядным славянским именем Глафира Порфирьевна. Я правильно называл их имена первые десять минут беседы. Но когда этот самый Иван Абдула, обрадованный возможностью легально выпить – ну как же, такие гости! – притащил откуда-то из закромов, с высочайшего соизволения жены, сначала одну бутылку водки, потом другую, тут и началось.
После третьей стопки я то и дело величал чабаншу уже не Глафирой Порфирьевной, а Порфирой Глафировной. И хотя фотокор делал мне время от времени страшные глаза, досталось от меня и мужу знатной чабанши, его я попеременно называл то Иваном, то Абдулой. Может, кто-то другой взял бы да и выгнал таких бесцеремонных гостей.