Наша первая осень - стр. 36
Легонько толкаю её и ступаю через порог.
На первом этаже тишина. На полу небрежно валяется Савушкина ветровка и раскиданы маленькие кроссовки. Ставлю их на полку, ветровку вешаю в шкаф и не разуваясь иду сразу на второй этаж. Первым делом заглядываю в детскую. Мой сын сладко спит, прижав к себе затисканного плюшевого ослика Иа.
А в следующей комнате, которая когда-то была нашей с Толиком спальней, поперёк кровати спит он. Плотнее закрываю дверь и возвращаюсь к сыну. Сажусь на пол возле его кровати, беру маленькую ручку в свою ладонь и стараюсь даже не дышать, чтобы не разреветься.
Почувствовав меня, Савушка сонно моргает, хрипит «Мама» и переползает с кровати ко мне на колени. Жмётся всем своим тёплым тельцем. Укутываю его обеими руками, покачиваю, глажу по волосикам и всё же роняю слёзы прямо на тёмную макушку.
Соскучилась, сил нет. Так страшно потерять его и так велик соблазн попробовать забрать прямо сейчас из этого плена. Малыш досыпает, уткнувшись носиком в футболку Ильи, а я всеми силами сдерживаюсь, чтобы не натворить опасных глупостей.
Заберут, увезут, спрячут, и как тогда его вытаскивать, я не представляю. Снова в полицию? Или к тому заместителю прокурора? Что я ему предъявлю? Да он скорее лишит меня родительских прав как мать, которая подрабатывает шлюхой. Ситуация кажется совершенно безвыходной…
— О, явилась, — в детскую заглядывает Толик. Савушка вздрагивает и просыпается от громкого голоса отца. — Как у нас дела?
— У нас? — зло усмехаюсь, но решаю не продолжать конфликт. Я хочу попробовать ещё раз с ним поговорить. Позже. Сначала сын.
Мы играем, Сава приносит мне листики, которые собрал сегодня по дворе. Показываю, как красиво можно их нарисовать, приложив к чистому альбомному листу. Малыш с интересом обводит разные формы по контуру, не забывая то и дело обниматься.
Варим с ним кашу. На кухне после моего ухода ничего не изменилось. Заглядываю в холодильник.
— Ты кушаешь супчик?
— Да. Папа варил, — Савушка вместе со мной важно исследует полки.
Кормлю его рисовой кашкой. Мы немного гуляем во дворе под присмотром Толика и снова играем дома. Только к ночи, когда сын засыпает в своей кроватке, я осторожно отнимаю у него свой палец, крепко зажатый в кулачок, и иду искать бывшего.
Толик сидит на первом этаже, пялится в телевизор.
— Иди ко мне, — пожирает меня голодным взглядом.
— Поговори с Леоном о продаже дома, — стараясь игнорировать все его зрительные намёки, говорю исключительно о важном. — Ты понимаешь, что это пожизненное рабство? Я никогда не отработаю твой проклятый долг! Сделай уже хоть что-нибудь!
— А что я сделаю, любимая? — разводит руками. — Могу попробовать отыграться, — хмыкает он.
— Только посмей! — сжимаю зубы. — Ты можешь уговорить Леона. Пусть разрешит водить Саву в детский сад. Ты выйдешь на работу. На две, три, пять работ, Толик! И будешь отрабатывать свой долг. Будь ты уже мужиком, в конце концов! Ты же… — отворачиваюсь.
Говорить о том, каким он был, нет никакого смысла. Игровая зависимость сделала из него что-то даже отдаленно не напоминающее человека, которого я любила.
— Тасенька, с Леоном бесполезно договариваться. Мы с сыном заложники, — делает скорбную рожу. — И только ты можешь нас спасти.
Во мне поднимается обжигающая волна ярости. Хватаю с полки первую попавшуюся статуэтку, оставшуюся от моей тёти, и замахиваюсь, уже готовая швырнуть её прямо в голову бывшего.