Напряжение - стр. 41
– Гоша, что ли? – сказал он, вопросительно взглянув на Шумского.
– Что за Гоша? – нетерпеливо спросил Шумский. Его бросило в жар от услышанного имени. – Как его фамилия?
– Фамилию я его не знаю. Знаю, что Гоша, и все…
– А не ошибаетесь?
– Нет, молодой человек, не смотрите, что я стар. Глаза у меня хорошие, до сих пор очки не признаю, – говорил Кравцов стариковским, надтреснутым голосом. – И зрительная память на лица редкая: мне один раз взглянуть на человека – всю жизнь буду помнить.
Кравцов встречал Гошу у Потапенко дважды. И оба раза у него создавалось впечатление, будто Потапенко недоволен приходом Красильникова. Потапенко разговаривал с ним скороговоркой и быстро выпроваживал в коридор.
– После первой встречи вы поинтересовались, кто это?
– Да, я спросил Аркадия. Он мне ответил, что есть тут у него один такой парень Гоша, который отдал ему чинить пиджак…
– Вы видели этот пиджак? – с живостью спросил Шумский, прерывая Кравцова.
– Видел. Очень ветхий, если память не изменяет, коричневый.
– Не этот ли?
Кравцов, усмехнувшись, посмотрел на пиджак, сказал:
– Я говорил, что у меня хорошая зрительная память на лица, но не на вещи. Прошло уже много времени, я могу спутать.
– Ну хорошо, – продолжал Шумский, – Гоша отдал чинить пиджак, и что дальше?
– Пиджак был, как я уже сказал, старый, работы требовал много, Аркадию она была невыгодна, и он, по-видимому, вместо того чтобы отказаться, тянул – не возвращал и не чинил. Так я понял, потому что второй раз Гошу я встретил у Аркадия через месяц, если не больше, а пиджак все висел. Но тогда у нас с Аркадием разговора об этом парне не было. А вот потом, еще через некоторое время, опять попался мне на глаза этот пиджак, и я спросил Аркадия, когда же он все-таки думает им заняться. Аркадий раздраженно сказал: «А ну его, хлам; может быть, я вообще не буду чинить».
– Когда у вас был этот разговор?
Кравцов потер переносицу, поморщился:
– Трудно сказать, в июне или в начале июля…
– А может быть, раньше, в мае?
– Нет, только не в мае. В июне я приехал из дома отдыха, а разговор был после того, как я вернулся.
– И в этот день вы видели Гошу? – спросил Шумский, проверяя Кравцова.
– Нет же, не видел. Я вам сказал, что меня удивил так долго висящий на одном месте пиджак, а потому я заинтересовался его судьбой.
Шумский удовлетворенно кивнул.
– В самом начале вы говорили о сложившемся у вас впечатлении, будто Потапенко был недоволен приходом Гоши. Почему?
– Меня это тоже удивило, – охотно ответил Кравцов, – потому что Аркадий – человек мягкий, гостеприимный, компанейский. И я задал ему тот же вопрос: «Почему?» А он мне знаете что ответил? «Не лежит у меня к нему душа, ненадежный он какой-то. У меня ведь патента нет, так шью, а он стукнуть может».
– Почему у Потапенко сложилось такое мнение о Красильникове?
Кравцов промычал что-то неопределенное, развел руками:
– У каждого человека могут быть свои причины подозревать в чем-то другого, но я не спросил Аркадия, это его дело.
За разговором Шумский не заметил, как надвинулись и сгустились сумерки. Он перестал различать черты лица сидящего напротив Кравцова, видел только контуры его головы, сутулого тела. Шумский зажег настольную лампу и, не переставая слушать, заполнил Кравцову повестку с вызовом на следующий день.