Наполовину друг - стр. 7
– Не кипятись. Вран так Вран, мне-то что.
Он оглянулся на начавшего смеяться Антона, прижёг его на месте взглядом.
– Зря, племяш, ржёшь. Человека уважать надо, а имя, которым он себя называет – тем более. Убить можно, даже нужно иной раз. А уважать – всё одно нужно.
Племяш поперхнулся и затих.
– За завтрашнюю рыбалку, пацаны и Мила! Хорошо будет, прямо чувствую. Согласен… Вран?
Тот кивнул, неловко чокнулся с Санчо и друзьями и опрокинул в рот чашку. Самогон обжёг его изнутри, стёк огненным комом вниз.
Никто и никогда больше не называл его Сеней или Арсением, так уж вышло.
– Закусывай, – невнятно сказал наёмник, грызя луковицу крепкими жёлтыми зубами как яблоко: сбоку. – Окосеешь с непривычки. Да и жарко сегодня.
Так до вечера и провели время.
То по чуть-чуть выпивки – Милке и этого хватило, сама начала обжигать Врана голодным взглядом, то в речке, то развалясь на песке, греясь и загорая. Солнце медленно катилось на край неба, подсвечивая теперь Полосу алым, словно вонзившийся в землю гигантских размеров клинок, обагрённый кровью.
От Дебрянки начало тянуть прохладой, самогон кончился, сало с хлебом тоже, а последние ветки петрушки хозяйственно дожевал Санчо, лениво рассказывая при этом о каких-то неведомых людях, местах, боях и победах. Всё это звучало расслабленно и оторвано от жизни, будто некая бесконечная сказка. Татуировку дал рассмотреть – волчья морда с оскаленной пастью, за ней мечи перекрещенные, а внизу две большие буквы. В и О. Странные какие-то, угловатые, но это и объяснять не надо. Вольные отряды. У них эти наколки заместо документов, если кто чужой себе набьёт – руку рубят. Заслужить такое надо.
Начали замерзать. Пришлось одеваться и так же лениво, медленно идти на холм, в Излучье, вяло подначивая друг друга по поводу и без.
– Крепкий ты духом, парень. Со стержнем, я сразу понял, – пропустив вперед весело болтающих племянника и Милу, сказал Врану наёмник. – Не думал, чем по жизни заняться?
Тот тряхнул головой, едва не уронив в пыль кепку. Крепкий всё-таки самогон у Милки, вон как повело. Да и Санчо явно не трезвый.
– Учиться хочу. Но… Отец денег не даст, говорит: блажь. А к кожам я не приспособлен, сил мало, а желания совсем нет. Так и живу, не пойми как.
– Потому и не понимаешь, что не твоя это жизнь. Чужая. Так люди и спиваются… – Санчо махнул рукой, отчего в сумке снова звякнули детали автомата. Если не соврал, конечно. – Слушай, Вран! А может в наёмники? Я тебя в молодые возьму смело. Сил наберёшься, там это быстро.
– Я бы пошёл, – с пьяноватой бравадой, которой сразу и застеснялся, ответил парень. Громко сказал, идущий впереди Антоха даже оглянулся. – Но это у отца спросить надо, конечно… Я-то что. Я пока не решаю.
А в Излучье, несмотря на сумерки, было оживлённо. На торговой площади – не как в городах, конечно, маленькой, просто утоптанном пятачке земли, которым и кончалась дорога из-за Полосы, стояли подводы каравана.
Странно как-то. Даже Санчо, который в этих деревенских делах если и разбирался когда-то, но забыл, напрягся. Четыре телеги, но без товаров, только на одной мешки какие-то, а так – только люди. Человек пятнадцать в коричневых одинаковых… рясах не рясах, накидках, скорее. И сидят, не слезают, ноги свесили и посматривают на довольных внезапным развлечением деревенских. Пацанов только отгоняют, чтобы не лезли, а так – сидят.