Наполовину друг - стр. 13
Или это дыхания не хватало?
Лодка была на месте, но, вылетев из леса и с трудом переводя дух, Вран застыл в изумлении: Излучья за холмом от реки не увидеть, но дым… Так луга не горят. Густой, маслянистый, будто от подожжённого жира, дым мрачной шапкой висел именно над деревней. Никаких сомнений не оставалось.
– Отвязывай, – сиганув в лодку, закричал Санчо. – Шевелись, свинячья немочь!
Без обид – да какие тут обиды, в таком положении – Вран быстро отвязал лодку, которая уже летела над Дебрянкой, высоко задрав нос. То, как грёб наёмник по дороге на рыбалку, показалось теперь детской забавой.
Дальше пошёл совсем уж калейдоскоп: у Милки есть такой, они в детстве кучей ребятни по очереди развлекались, встряхивая трубочку и, затаив дыхание, глядели в окошко окуляра. Красное, белое, синее, зелёное. Неживые цвета в странных сочетаниях узоров. Ещё раз тряхни. Ещё раз…
Они бежали, уже не видя, как посреди реки за оставленной ими лодкой всплыл большой, с коровью голову, пузырь, искажаясь, будто пытаясь превратиться в чьё-то лицо, блеснул глазами, но опал, вновь растворившись в воде. Кто-то из духов пытался проявиться, да передумал.
Излучье горело, подожжённое в нескольких местах.
Слышались протяжное мычание коров, которых так и не успели вывести и собрать в стадо, исступлённые женские крики, лай собак. Редко-редко доносились мужские голоса. Судя по всему, деревеньке пришлось худо – и так четыре десятка дворов всего, а столбов дыма, под которым весело трещало пламя – три или четыре, и не разобрать сходу.
– Вран! Живой! – налетела на него уже на улице, между двумя изгородями, за которыми ревел огонь, бабка Зинаида. Всегда злая, недовольная чем-то, она схватила парня за плечи, обняла, притиснув к высохшей груди, как потерянного внука. – Вранушка! Они их убили!
– Караванщики? – спросил Санчо. Теперь он держал автомат в руках, зорко оглядываясь. Совершенно спокойный среди всего этого гвалта, только глаза прищурил недобро.
– Они, сволочи, они! – завыла бабка. – На рассвете пошли по дворам. Никто ж и не ждал… Мужики к старосте, чего, мол, делать, а он и не дышит уже. Мёртвый за столом сидит, уткнулся в тарелку, голова разбита, в крови всё. А они тебя искали, Вран! Тебя и Клима! К Милке пошли, думали, ты там. Потом Антошка, ох…
– Что. С. Антоном? – медленно цедя слова, будто выплевывая их по одному, как вишнёвые косточки, спросил Санчо.
– Они Милку с собой тащили, он и полез… Ох, горюшко! – заплакала бабка. – Его там… Возле её дома…
Санчо рванул за плечо Врана, больше не обращая внимания на ревущую старуху. Теперь калейдоскоп нёс их к Милкиному дому. Сперва под ноги попалась раскрытая коробка, с дырочками на крышке и высыпанной мокрой землёй, рядом с ней – раздавленный ком червей, от которого успели отползти лишь немногие.
Антошка лежал прямо на улице, раскинув руки, будто устал и решил отдохнуть в пыли. Над ним, задрав голову, выла соседская собака. Иногда она затихала, наклоняла пасть к парню и слизывала капли крови, уже застывшие, свернувшиеся на продырявленной пулями рубахе. Санчо наклонился, глянул в застывшие, словно подёрнутые плёнкой глаза племянника, потом выпрямился:
– С твоими-то что?
И только сейчас Вран, заворожённый бегом, пожарами, причитанием бабки Зинаиды, словно вынырнул обратно, вернулся в реальность, как вчера в речке – из тишины к звукам.