Нам не дано предугадать - стр. 3

ее красивая фигура и прелестное лицо. При этом ни тени кокетства, хотя я знаю многих ее поклонников. Она была слишком чиста душой, чтобы позволить себе кокетничать в пошлом смысле этого слова. Жили мы подолгу за границей, и там в баварском городе Вюрцбурге родилась моя сестра Ольга, на 8 лет меня моложе. Ее одну мама́ могла кормить сама, и, может, поэтому нам казалось, что любит она ее исключительно и еще больше нас, но ревности во мне это не возбуждало, я и так была счастлива.

Жили мы подолгу в Швейцарии на берегу Женевского озера. Какая была прелесть это озеро, эти горы, эти прогулки, эти цветы и все, что нас окружало! Я бегала по саду гостиницы «Hotel du Cygne» в Верне. Внизу около озера был грот, много камешков, которые я кидала в воду, любуясь кругами. Была там в гостинице старая страшная англичанка, которая меня почему-то полюбила и все звала с собой погулять. Звали ее «Miss England»[4]. Я от нее бегала. Были там и русские, и французы, и немцы, с которыми мама́ знакомилась за табльдотом[5]. Она любила заговаривать с обитателями отеля и вообще была очень общительна. Летом мы жили где-нибудь на водах для здоровья мама́. Помню Киссинген, куда приехала наша царская семья, Александр II с женой. Был с ними брат моей бабушки, кн. А. М. Горчаков, и благодаря этому близкому родству с моей матерью ее постоянно звали на вечера и обеды к Царице. И как хороша была она в своем вечернем туалете! Такая статная. Я всегда очень любила мама́ нарядной, ее красота еще больше выделялась. В это же лето меня познакомили с дочерью государя Марией Александровной, почти одних лет со мной, мы встречались на прогулках. Великая княжна приходила с фрейлиной А. Ф. Тютчевой, которую я не любила и побаивалась, притом она была ужасно некрасива, а у меня с детства отвращение к некрасивым лицам. Наоборот, на красивое лицо я могу глядеть до неприличия. В Киссингене было в это время много коронованных особ. Однажды королева Баварская подошла ко мне и при моей матери спросила меня, сколько мне лет. Я, не смутившись, бойко ей ответила: «Douz ans»[6]. Мама́ за меня сконфузилась и меня поправила, сказав: «Huit ans, Madame»[7]. Меня после подняли на смех за эту выдумку. Но должна сказать, что ложь не была в моем характере и я ее всегда преследовала в моих детях.

По мере того что я пишу, всплывают образы. Помню еще старую Императрицу Александру Федоровну, везут ее в колясочке, по аллее где-то на водах. Мама́ мне говорит, что нужно ей поклониться и присесть, когда она поравняется с нами. Вижу, колясочка все ближе и ближе, вижу очень худое, бледное лицо и, робея, вместо поклона, начинаю усердно креститься…

Что воспоследовало – не помню.

Вернувшись после зимы в Швейцарии, мы уехали в Россию, к «бабеньке» в Железники. В пути я опять была несносна, шалила, изводила всех и в довершение всего выбросила из окна вагона башмачки моих сестер! Тогда они стоили 200 р. пара. От. Ег. пришла в отчаяние, а мама́ ничего!

В Железниках был рай, свобода. Но гулять одной мне не разрешалось. Иногда, удирая из дома, я пряталась в кустах малины, смородины. Слышу голоса ищущих меня и радуюсь, что меня не найдут. А От. Ег. ругается по-немецки.

Так как мы постоянно путешествовали, то года спутались, знаю только, что с 10 лет моего возраста и до 16-ти мы безвыездно жили за границей, которая мне сильно надоела. Жили мы зимы в Верне или в Италии, одну зиму в Вюрцбурге, где родилась моя младшая сестра Катя.