Над Тиссой (сборник) - стр. 4
Зубавин испытывал чувство отвращения, слушая Грончака. Прямой и честный в отношениях с любым человеком, он без труда угадывал самую утонченную, самую замаскированную фальшь и ложь.
Давно и преданно любил свою работу Зубавин. Любил за ее высокую ответственность перед народом и партией, за творческую ответственность, воспитывающую ум, волю, мужество. Любил свою работу еще и за то, что ежедневно, ежечасно боролся с самыми заклятыми врагами Родины. Боролся и побеждал. Побеждая сегодня одного, учился побеждать завтра другого.
Продолжая допрос, Зубавин выяснил, что Карел Грончак за все время пребывания в школе так и не узнал, кто еще обучался в ней, чувствовал, догадывался, что под крышей бывшего санатория немало людей подобных ему, но они ни разу не попались ему на глаза.
После общего курса Грончака стали специализировать в железнодорожном деле с учетом горного рельефа. А через некоторое время ему прямо сказали, что он будет направлен в Закарпатье.
Окончив школу, Карел Грончак получил деньги и документы на имя Таруты, паровозного слесаря по профессии. В начале марта его посадили в машину и отвезли на военный аэродром, откуда Грончак совершил последний полет в своей жизни.
Заключительные слова исповеди Грончак произнес дрогнувшим голосом, и в его глазах блеснули слезы, но он сейчас же вытер глаза рукавом свитки, усмехнулся:
– Не думайте, пан майор, что это для вас: Москва слезам не верит.
Зубавин записывал все, что говорил Карел Грончак, – и то, чему верил, и то, в чем сомневался, и то, что было явной неправдой. Позже, оставшись наедине, он тщательно разберется в показаниях, отберет нужное, отбросит лишнее.
Зубавин строго придерживался правила, обязательного для всякого следствия. Допрашивая врага, он не принимал на веру его слова, хотя они и казались на первый взгляд вполне искренними. Но он, однако, не рассматривал показания арестованного как заведомо ложные, рассчитанные на то, чтобы ввести следствие в заблуждение. Самое чистосердечное признание проверял объективными данными, неопровержимыми фактами. Так собирался поступить и в этом случае: неоднократно проверить по возможности все, что излагал Грончак. Пока же расставлял более или менее заметные вехи на трудном пути следственного процесса, не мешал Грончаку выявлять систему своей обороны, ее сильные и уязвимые места. Это была разведка боем. Трудность ее заключалась в том, что противник делал вид, что не оказывает никакого сопротивления, изо всех сил старается изобразить собой покорную овечку, полностью раскаявшегося человека. Чем все это вызвано? Только ли страхом перед возмездием и надеждой хоть как-нибудь облегчить тяжесть преступления? А не скрывается ли за всем этим тонкий умысел? Не прикидывается ли матерый волк птичкой небольшого полета? Не исключен крайне противоположный вариант: Грончак понял античеловеческую сущность своих хозяев, возненавидел их и не захотел быть орудием в их руках.
Ни один из этих вопросов Зубавин еще не решил для себя. Много труда и времени, чувствовал он, будет потрачено на то, чтобы добраться до истины.
– Куда вас нацелили? – продолжал Зубавин. – На какие объекты?
Карел Грончак подробно перечислил все, что должен был взорвать, что временно вывести из строя, что подготовить к диверсии.