Наблюдатели - стр. 3
– Кто чистить у неё станет? Ленку не заставишь, а я сама не могу, мне запах этот…
– Я сам, сам! – отмахивается от неё дед.
Наутро Лена собирается в школу, из дедовой комнаты доносится ясное:
– Вить? Вить?
Лена заглядывает к деду тихонько, зная, что тот не любит, когда его тревожат. Они с бабкой и живут в разных комнатах. Дети разъехались, квартира им позволяет, и телевизоры у них свои. Бабка любит смотреть телешоу, а дед – все подряд фильмы, и всё про животных, и новости…
Птичка сидит на серванте, оглядывается в комнате, спрашивает:
– Вить? Вить?
И дед улыбается ей ласково:
– Ну, я Витя. Ну, что? Зайди, – говорит он Лене, – посмотри. Ко мне привыкла.
Лена вошла – птица спорхнула, полетела к окну, стала о стекло биться.
Когда Лена пришла из школы, птицу, видать, снова усадили в клетку. И клетку накрыли старой скатертью.
Вечером бабушка говорит:
– Что-то тихо сидит птичка, жива ли она?
А дед отвечает:
– Жива, жива. Я её отпустил.
– Как – отпустил? – говорит бабушка, снимая с клетки скатерть.
А после спрашивает:
– Ну и зачем ты пустую клетку моей скатертью накрыл?
Дед отвечает:
– А кто вас знает? Станете бухтеть: зачем, мол, отпустил?
– Ну и зачем? – спохватывается бабушка. – Надо было назад отвезти, чтоб деньги – назад. Зачем вообще было покупать птичку? Я ведь узнаю, узнаю, сколько ты за неё заплатил!
– Вот, начинается! – говорит дед.
Назавтра Лена встаёт, а дед уже поднялся, уже ванная занята, а ведь ему с утра спешить некуда, это она опаздывает.
Дед в уличных джинсах, в клетчатой рубахе выходит за дверь. Лена, не попив чаю, выскакивает с ранцем за ним. Дед ходит медленно – она видит его впереди на дорожке, он двинулся в противоположную от школы сторону. Ну и пускай она опоздает. Она слышала: старики иногда уходят куда глаза глядят, ищи потом.
Но дед быстро устаёт, садится на лавочку в сквере. Трещат воробьи. Он думает: «Хоть бы одна горихвостка!» Хочется ему, чтоб его окликнули: «Вить! Вить!» Может, не обязательно, чтоб это была такая, с оранжевым хвостиком? В разных странах птицы и звери кричат по-разному, по крайней мере если верить людям, которые там живут. Он помнит из школьного учебника по русскому языку, что петухи в Англии говорят: «Кок-ей-дудл-ду!»
«Ерунда какая, как может петух говорить „Кок-ей-дудл-ду“», – думает дед. Но теперь ему хочется быть человеком из какой-то страны, где воробьи говорили бы: «Вить? Вить?» – как горихвостки летом.
– Вить? – спрашивает он у воробья.
– Чив, – отвечает воробей.
– Вить?
– Чив.
– Эх ты, – машет рукой дед.
Он прощает птицу за непонимание. И бабку прощает за то, что пилила его вчера: птица, мол, испачкала скатерть. И внучку нерадивую, которой каждый раз напоминать надо, чтоб в доме прибралась, он прощает. Солнце светит, и ему хорошо. Ой, хорошо! Тело становится лёгким, и кажется, он может подняться вверх, к птицам.
В детстве, набегавшись с друзьями и запыхавшись, он плюхался на чьи-нибудь брёвна или в траву, и ему казалось, что он умеет летать. Отдышится, взмахнёт руками – и вверх! Но это ни разу не удалось, потому что его всегда торопили друзья, тянули играть дальше. Или мама звала домой, говорила: «Забегался! Как будто дома ничего делать не надо!» Сейчас, сейчас она появится перед ним и уведёт с собой. Он уже долго – на улице.
Да вот и она! Сейчас он легко поднимется со скамейки и побежит к ней.