На заре новой эры. Автобиография отца виртуальной реальности - стр. 40

В школе искусств дела шли все хуже. Я устроился преподавать уроки игры на фортепиано. Однажды ко мне пришла студентка вся в слезах и сказала, что один преподаватель к ней пристает и распускает руки. Потом еще одна студентка рыдала, что уже другой преподаватель заставил ее с ним спать. А потом и третья рассказала похожую историю.

Один студент покончил с собой. Он был из богатой семьи и жил в общежитии, где царил бардак и многие сидели на наркотиках. Он страдал шизофренией, которую не лечил; было что-то неправильное в том, что он оказался в месте, где ему не могли помочь.

В санузле учебного корпуса музыкального отделения я случайно подслушал, как двое преподавателей смеялись над происшествием со студенткой. Я понял, что для некоторых из них эта школа была лишь шансом завести интрижку. Богатые семьи за большие деньги сплавляли сюда своих ленивых недорослей, которые хотели называться творческими личностями. Так почему бы этим не воспользоваться?

В том, что случилось потом, был виноват я сам. Я всегда искал родительские фигуры не там. Я приобрел эту скверную привычку после смерти матери и избавился от нее лишь через несколько десятков лет, когда сам стал отцом.

Мне нужен был наставник, отцовская фигура. Все преподаватели и прочий персонал, с которым я общался, не были во мне заинтересованы. Многие из них занимали «настоящие» должности в солидных местах вроде Принстона, а эта школа была для них банкоматом, от которого они удирали со всех ног, как только снимут наличные.

Наверное, мне стоило поехать к Рут в Нью-Йорк, но мне не хотелось напрягать человека, который и так сделал для меня много хорошего. Как можно было сказать другу моих родителей, что я не просто застрял на месте, а закаменел? Вместо этого я связался с еще одним шизофреником из студенческого городка (там таких было полно), неудавшимся математиком старше меня. Он жил то в одном общежитии, то в другом и доставал всех подряд.

Я сблизился с этим парнем, а закончилось все тем, что я стал заботиться о его интересах вместо своих. Он хотел, чтобы в школе его признали математиком и приняли в штат преподавателей. Он еще много чего хотел. Его работа была сплошной чушью, но я этого не замечал. Я забросил все, что мог, и ничего не предпринял, чтобы хоть как-то исправить ситуацию. Потом впал в депрессию. А потом меня отчислили. А деньги! А ссуда на учебу! Из-за этого я чувствовал, что предал отца и мать. Провалился на всех фронтах. Жизнь для меня была кончена.

Город был для меня счастливым местом. Я думал найти себе заработок, чтобы выплатить ссуду.

Но нельзя же было вечно зависать у Рут. Я нашел неплохо оплачиваемую работу – играл на кларнете в ресторанном оркестре и снимал совершенно отвратительную крошечную квартирку в Виллидже вместе с еще одним эксцентричным композитором-математиком.

Есть в 1970-х годах что-то такое, о чем трудно рассказывать молодежи, которая не побывала в Китае. Воздух был похож на котел с ядом. На Манхэттене из-за грязного воздуха все выглядело и пахло совершенно иначе.

Иногда это было прекрасно. Бывали дни, когда дома покрывались сажей, а щели между ними выглядели глубже, как на карандашном рисунке, и казались более кинематографичными, чем сейчас. Закаты смотрелись как кровавые раны. Виды напоминали чужую планету. Можно было почувствовать, как каждый вдох разъедает тебя изнутри.