На самом краю - стр. 24
***
Он снова очнулся под утро на полу, но на сей раз к нему подошел Юрка-Бычок.
– Не боись, думаю, что твое дело в шляпе! Я сегодня откидываюсь, ухожу, короче… Есть один человечек, я ему шепну, он тебя вытащит. Продержись только пару дней, ладно?
– Какой еще «человечек»? – простонал Андрей.
– Не боись, говорю. Надежный человечек, и не из наших. Он мне обещал хороший куш, если встречу такого, как ты. Но только смотри, если брехал, что ты из этих… восьмидесятых… то не знаю, как он с тобой поступит. Он вообще суров, это точно.
– Не брехал я… – снова простонал Андрей, – если бы решил брехать, чего-нибудь поумнее придумал бы…
– Ну и хорошо. Ты держись, короче, время тяни, с мусорами не заедайся, требуй чего-то, мол, а что мне за это будет, если подпишу? И тому подобное. Показания меняй, в общем – продержись пару дней. Пока я его найду, пока он что-то сделать сумеет, но уж потом, думаю, все у тебя будет путем. Лады?
– Лады… – тихо выдохнул Андрей, и снова почувствовал во рту вкус крови.
Глава 4
Андрей лежал с полуоткрытыми глазами, и ему казалось, что мир остановился. У него не было никаких мыслей, точнее они текли как-то отдельно от него. И еще сильно болело вывихнутое на вчерашнем допросе запястье. Как и советовал Юрка – Бычок, он старался не злить своих палачей, и это, в общем, помогало, хотя и не полностью. Все-таки в конце сержант его снова избил, хотя уже и без былого энтузиазма, а скорее, так – для порядка.
Вдруг дверь камеры распахнулась, и на пороге появился все тот же сержант, но на его лице уже не было той мерзкой нагловатой ухмылки, скорее напротив, он казался даже как бы немного испуганным: помог Андрею встать, не пихался и, что было особенно странно – не требовал держать руки за спиной. Андрей шел, пошатываясь, иногда хватаясь за стены, но сержант молчал, не тыкал дубинкой в спину и это тоже было удивительно. За время своего недолгого вынужденного пребывания в этом заведении, Андрей утвердился в мысли, что это толстое, тупое животное, плоскостопо, шумно топающее за его спиной, попросту питается его болью, и потому причиняет ее с огромным наслаждением и при всяком удобном случае. Но сегодня все было явно иначе. Что-то случилось Хорошее или же совсем плохое, и возможно сейчас ему предложат последнее желание или, что совсем уж маловероятно, рассыплются в извинениях и сообщат, что произошла досадная ошибка, и что он должен подписать вот эту бумагу, что претензий он не имеет. И Андрей прекрасно понимал, что подпишет, если только такой случай вообще предусмотрен Вселенной. И будет потом долго, наверное, до конца жизни оправдываться перед самим собой, по вечерам попивая коньячок или пиво, что его подпись не была проявлением холуйства, свойственного всякому homo soveticus! Нет это, мол, был разумный компромисс, а то ведь, заартачься он в том момент, так ведь можно было и вовсе из этого учреждения не выйти… Случаев история знает ого-го сколько – на большую энциклопедию хватит… И это, надо признать, тоже, увы, правда…
Они пришли в допросную комнату, где, стоя к окну лицом, стоял не очень высокий худой человек в дорогом сером костюме. Он был совершенно седой. Когда Андрей вошел, сержант тихо кашлянул, и человек обернулся. У него было какое-то серое ничем непримечательное лицо со впалыми щеками и серыми же не то усталыми, не то просто безразличными глазами.