На острие танкового клина. Воспоминания офицера вермахта 1939–1945 - стр. 26
– Он что, заговоренный, что ли? – спрашивали мы друг друга. Происходившее произвело глубокое впечатление на офицеров и солдат, пример командира подстегнул и нас.
С берегового плацдарма удалось осуществить успешный прорыв – путь на запад казался открытым. Наш разведывательный батальон был переправлен через реку, и мы немедленно выдвинулись с плацдарма.
– Идите вперед, не оглядывайтесь ни налево, ни направо, смотрите только перед собой. Если будет надо, я прикрою ваши фланги. Враг ошеломлен, мы обязаны использовать это, – так звучал неортодоксальный приказ Роммеля.
Подтянулся танковый полк[24], а с ним и особое подразделение инженерно-саперных войск[25]. Вместе мы сумели проделать примерно километровой ширины брешь во французских позициях. Роммель снова находился впереди, вел нас в атаку. Ночью мы уже проходили через город Авен, а на следующий день, 17-го, вышли к реке Самбр, где обнаружили мосты целыми.
Для французов наше неожиданное появление стало, похоже, громом среди ясного неба, они отступили, почти бежали.
– La guerre est finie, je men fou! – кричали французские солдаты. – Войне конец, это безумие!
Что же случилось с великой французской армией, которая столь храбро дралась с нами в Первую мировую войну, которая не уступала нам ничем? В первую очередь, как считали мы, «неприступная» линия Мажино вселила в них ощущение полной защищенности; второе: они явно недооценили нашу подготовленность и способность к маневру. Они не извлекли никакого урока из блицкрига в Польше. Кроме всего прочего, французы, как мы обнаружили, вообще не очень-то горели желанием сражаться с нами, несмотря на наличие у них таких выдающихся командиров, как маршал Петэн и генерал Вейган, возглавлявших французскую армию.
У нас не было верных сведений о том, что именно происходит на отдельных участках, а также и на фронте вообще. Нам казалось, что наступаем, возглавляя нашу дивизию, одни лишь мы. И мы кричали: «Вперед!» 18 мая наш танковый полк уже врывался в Камбрэ, в этот исторический город, имя которого было у всех на устах в Первую мировую, поскольку британцы впервые применили там танки, что послужило своего рода поворотным пунктом в истории войны.
В составе нашего разведывательного батальона мы осуществляли прикрытие танковому наступлению на левом фланге, и поэтому нам постоянно приходилось иметь дело с потоками откатывавшихся французских солдат, которые в панике бежали без оглядки, смешиваясь с гражданским населением.
Дивизия подтягивалась за авангардом. 20 мая мы пересекли важный канал Сен-Кантен. Тем же вечером до нас дошло известие, что Гудериан с тремя танковыми дивизиями, прорвавшимися вперед на участке к югу от нас, достиг Абвиля на Сомме и, следовательно, находился в 25 км от берега Ла-Манша.
Где же британцы? Мы считали теперь, что если у противника и есть боевой дух, так это у них. С одной стороны, они оказались покрепче, чем деморализованные французы, а с другой – за спиной у них находился Ла-Манш, отделявший их от баз на острове. Им приходилось сражаться не за победу, а за жизнь.
20 мая мы вышли в район южнее Арраса. В первый раз на поддержку нам подтянулась дивизия войск СС. Мы наступали на канал Ла-Бассе. Роммель хотел во что бы то ни стало обойти Аррас с запада, чтобы отрезать путь к морю британцам, которые, как считалось, концентрировались на данном участке. Когда наши танковые формирования вышли к ключевой дороге, ведущей от Арраса на запад, для нашей дивизии наступил час тяжелого и кровопролитного противостояния.