На изломе чувств - стр. 20
— Давай съездим в город и купим рыбы, выдадим за наш улов.
— Ты за кого меня принимаешь? — наигранно возмущается отец. — Она же замороженная, не прокатит.
— А мы найдем незамороженную.
— Думаешь, поверит?
— Ну давай попробуем, я уже всю задницу отморозил, терять все равно нечего.
— Давай.
Садимся в машину и отправляемся в город. Обошли кучу магазинов, и везде только замороженная рыба, наконец, в самом последнем нашлось то, что было необходимо. Купили немного, дабы не вызвать лишних подозрений. И смех, и грех. Стоим на кассе, и вдруг взгляд падает на гигиеническую помаду. Сразу вспомнились эти потрескавшиеся губы, и рука сама собой потянулась схватить эту штуку.
— Триста двадцать рублей, — недовольным голосом произносит кассирша.
— И вот это, — кладу помаду. Отец странно на меня косится, но ничего не говорит.
Садимся в машину и отправляемся домой.
После того как «свой улов» доставлен до места, тут же сажусь в машину. Я уже не ищу оправдания своим поступкам. Оставил родителей одних, а сам поехал в больницу.
Стою на пороге палаты и перевожу дыхание. Открываю дверь и вхожу внутрь. Трудно сказать, что я ожидал увидеть, но точно не сидящую на кровати девчонку, с наслаждением поедающую колбасу.
— Здрасте, — проговаривает она.
— Привет. Как дела?
— Колбаса у вас очень вкусная, просто пальчики оближешь.
— Я понял, ты никогда не отвечаешь на поставленный вопрос, — беру стул, ставлю около кровати и сажусь на него.
— Я просто была увлечена колбасой. А дела хорошо. За три дня почти выздоровела. Деньги не украли, живот почти не болит, а с вашими пакетами жизнь заиграла новыми красками. Вообще чревоугодие — это грех, но есть почему-то очень хочется, никогда так не ела. Спасибо за праздник живота.
— Пожалуйста, тебе полезно жирка накопить, больно худая.
Сидит в какой-то убогой, по всей видимости, больничной сорочке и болтает ногами. Ах, ну да, и колбасу продолжает наяривать. Дите-дитем, только вот сложно не заметить даже под такой убогой сорочкой грудь. Откуда она вообще у худющей девчонки взялась — остается загадкой.
— А вы зачем приехали? — сдается мне, потому что дебил. Достаю помаду и протягиваю девчонке.
— Держи, Оля, — проглатывает колбасу и берет помаду.
— Неожиданно, — не то слово.
— Не сочти за дурь, просто губы у тебя жуть какие сухие. На морозе, наверное, обветрила.
— Наверное. Спасибо, — растерянно произносит она.
— Пожалуйста. Ладно, выздоравливай, — встаю со стула и, не оборачиваясь, выхожу из палаты. Все, это точно наша последняя встреча.
***
Видимо, мужик сказал, мужик подумал, и мужик сделал — это точно разные мужики, иначе не стоял бы я снова около больницы и не курил бы сигарету. Два дня прошло, а я приперся опять, зачем — непонятно, уже разучился давать оценку своим поступкам. Но еще более непонятным стало то, что в палате никого не оказалось. Выписалась. Точнее, просто ушла, как сказал врач. Вот так просто свинтила, отлежав всего неделю. Не знаю, что я чувствую по этому поводу, наверное, что-то сродни разочарованию. Выбрасываю сигарету в снег, сажусь в машину и отправляюсь к родителям.
Не заезжаю во двор, чувствую, что на сегодня это не последняя моя поездка. Захожу в дом, мама вовсю готовит ужин, отец же похрапывает в гостиной.
— Миш, ты где был?
— В город ездил, интернет нужен был, тут ни хрена не ловит, — вру матери. — Мам, ты же у нас всех в поселке знаешь?