На два голоса - стр. 2
– Утро, Найт! – она приветливо улыбнулась.
Самая юная из здешних обитателей – всего семнадцать. И самая вменяемая: из наркоты употребляет лишь травку и галлюциногены. Приехала летом поступать в художественно-промышленный вуз, притащила свои поделки – феньки из бисера, игрушки из войлока, гобелены – не догадавшись вместо этого запастись деньгами. А вернее, их не имелось – семья нищая. Естественно, не поступила, да так и зависла здесь, в этом гадюшнике, куда ее притащил один конченый мерзавец. Сам он быстро свинтил, а девчонка осталась, и падает со свистом, сама того не ведая. Скоро до опиумных дойдет, уверен.
– Утро, – собственный голос наждаком драл гортань. – Что вчера было – не напомнишь?
– Как обычно: пьянь, ор и драка.
– Я участвовал?
– Нет, в тот момент ты был уже Крыськой занят.
Меня передернуло.
– А дальше что было?
– Не знаю, я ушла гулять. Здесь невозможно было оставаться. Зато ночью с таким мальчиком познакомилась… – Она мечтательно повела глазами.
Глаза у нее сельские – светло-голубые, водянистые. И нос сельский, с бледными веснушками на переносице. Длинные пшеничные волосы все в мелких косичках, с вплетенными бусинами, колокольчиками и кусочками цветного войлока. Это мудро – не нужно тратиться на мыло или шампунь. Пальцы крепкие, рабочие, с квадратными ногтями без маникюра.
– Не встречайся с ним – он мудак.
– Почему?
– Кто еще разгуливает ночами по городу и знакомится с такими, как ты?
– Сам ты мудак.
– Я и не спорю.
Я шагнул к раковине, наступив по пути на Бормотуху. Чертыхнулся. Она на миг очнулась, пробормотала что-то – но не матерное, а дружелюбное. Давно заметил, что хозяйка хаты отчего-то питает ко мне теплые чувства. Раз даже попробовала назвать «сыночком», но я так ответил, что повторять уже не решилась.
– По-моему, ты слишком затянул вступление. Может, ближе к делу? Стоит ли так подробно все и всех вспоминать?
– То тебе нужно подробно, то нет. Определилась бы? Бурчалка. Можно, я хоть свое отражение подробно опишу? В то утро оно было достойно кистей мастеров древности. Я был прекрасен…
– Ты всегда был прекрасен.
– Но в тот день особенно.
– Ладно, уговорил. Вспоминай со всеми подробностями.
Глаза, когда-то казавшиеся мне – и девушкам – блестящими, зеркально-карими и выразительными, превратились в мутные бутылочные осколки, спрятавшиеся под набрякшими веками. Красные от полопавшихся сосудов белки тоже не добавляли шарма. Волосы сбились в колотун мышиного цвета, щеки украшала рыжеватая, словно свиной бок, щетина, а губы покрывала белесая корка. Картину дополнял отколовшийся кусочек верхнего резца (я поцарапал о него язык, пытаясь определить размеры ущерба).
– Ну как? Доволен собой? – ехидно поинтересовалась Няя.
Покончив с бурдой (и как только не вытошнило?), она закурила. А чтобы не терять времени даром, принялась прямо на себе ставить очередную вышивку-заплатку на единственные джины. Она всегда что-то мастерила – не феньки, так лоскутные юбки немыслимых фасонов и расцветок.
– Красавчик! И посмей только сказать, что нет.
Я плюхнулся на табуретку и налил в стакан выдохшегося пива из полторашки, закатившейся под батарею. Няя поморщилась.
– От тебя запах такой…
– Грязный и смрадный, без тебя знаю. Угости сигаретой!
– Обломишься.
Она ответила вяло, без огонька, и, расценив это как разрешение, я цапнул одну из ее пачки и с наслаждением прикурил.