На буксире - стр. 6

Она устроилась немногим раньше меня, и сам этот факт того, что в этой конторе мы оба были людьми новыми, в какой-то мере нас объединял. Сначала меня несколько удивляло то, что двух новых сотрудников посадили вместе в отдельную комнату, но, в конце концов, для меня, как, думаю, и для нее, это не имело никакого значения. Первым делом я достал свой календарь с крестами, который забрал с прошлой работы, и повесил на стену. Она посмотрела на него с выражением удивления и вопроса, но ничего не сказала. Впрочем, она вообще никогда ничего на этот счет не говорила.

По понедельникам я иногда рассказывал ей про свои выходные, и она, слушая, старалась сохранять на лице равнодушное выражение, что было весьма благородно с ее стороны, потому как сквозь это напускное равнодушие я мог ясно разглядеть отвращение. А может быть, мне просто так казалось, потому что я, признаться, и рассказывал-то ей обо всех своих похождениях с одной только целью – вызвать омерзение, заставить ее чувствовать по отношению ко мне то же самое, что я сам чувствую по отношению к себе. Возможно, это с трудом поддается объяснению, и мне неизвестно, делает ли так каждый, но я ощущал потребность с кем-нибудь разделить мое отношение к себе, и этим кем-нибудь, скорее всего по той простой причине, что просто часто находилась рядом, стала она.

Карьера ее на прошлой работе перестала иметь всякие перспективы после того, как она заявила своему руководителю, что он ассоциируется у нее с бутылкой. И дело было бы не так паршиво, если бы она сказала это, находясь с ним наедине, а не в присутствии десяти сотрудников. Хватило же соображения! Кстати говоря, впоследствии меня не раз еще удивляла эта ее резкость, вернее, какое-то неумение держать в себе то, что нельзя обнажать, сыгравшее с ней потом злую шутку.

Если бы она сказала нечто подобное мне, я бы скорее даже порадовался, потому что это, в сущности, было бы правдой, а я люблю, когда говорят правду, – или, по крайней мере, делаю вид, что люблю. А он, будучи, возможно, совсем не мстительным, после этого случая (хотя я не исключаю, что были и другие, о которых она мне не рассказывала) решил, что ее карьеру следует слегка притормозить, и переключил свое внимание на других, чем, собственно (сознательно или нет), предопределил ее дальнейшие поступки.

Она же хотела карьеры (а может быть внимания, но это уже, скорее, мои домыслы), и, разумеется, наступившее ввиду сущей нелепицы противоречие требовало разрешения. А разрешиться оно могло только одним способом – сменой работы.

Родившиеся и выросшие в маленьких городах и деревнях, иначе говоря в глухой провинции, зачастую сильно превосходят в карьерных устремлениях жителей больших городов и особенно столиц. Изнеженные и манерные столичные обитатели часто мало на что способны, кроме как впустую тратить время. Они напоминают податливый пластилин, мнущийся под пальцами при малейшем нажатии. Вялые и меланхоличные, единственным местом выражения хоть каких-то чувств они считают только постель. Я помню как она – та, из-за которой, собственно, и началось это все, – не способная к созиданию днем и тратящая время на занятия, бестолковые настолько, что теперь я едва могу о них вспомнить, и представляющие собой только иллюзию деятельности, ночью выплескивала всю свою энергию, умоляла меня ее связывать и наказывать за какие-то проступки, которые, впрочем, как потом выяснилось, не были просто фантазией. Если я не упомянул до сих пор ее имени, то только потому, что хочу вспоминать его как можно реже, и даже произносить его мне почему-то сложно. Звали ее Оксана.