Мюзик-холл на Гроув-Лейн - стр. 28

Дальше между строк была втиснута фраза, явно написанная позже: «Сделай усилие, постарайся не злорадствовать».

Оливия ухмыльнулась и продолжила чтение.

«Чем ты там занимаешься сейчас? Записалась на художественные курсы, как планировала? А у нас тут всё наперекосяк. Квартира, что ты сняла, она хотя бы тёплая? У нас в пансионе собачий холод. Стараемся больше репетировать.

Хотел спросить тебя. Если ты сейчас не занята чем-нибудь крайне важным, то было бы неплохо, если бы ты смогла приехать на несколько дней. Познакомлю тебя с членами труппы. Серьёзно, все страшно хотят с тобой познакомиться. Миссис Сиверли, наша хозяйка, уже приготовила для тебя комнату.

P.S: бери с собой побольше тёплых вещей».

Вместо подписи в конце письма была наспех изображена долговязая женская фигура в фартуке с оборками, остроносых туфлях на кривых каблуках и с большущей бородавкой на кончике длинного носа. Оливия догадалась, что карикатура изображает хозяйку пансиона, и хмыкнула.

Она отложила письмо и выключила плиту. От сухого воздуха у неё резко разболелась голова.

Сумбурное послание Филиппа, в котором не было ни одного упоминания об Имоджен. Вопросы невпопад. Что-то произошло там, на Гроув-Лейн, и ей стало ясно, что письмо брата на самом деле было не чем иным, как отчаянной просьбой о помощи.

Миссис Сиверли, женщина немолодая и в высшей степени добропорядочная, с раннего утра была на ногах. Как всегда по понедельникам, впереди предстояла масса хозяйственных хлопот: отправить постельное бельё в стирку, предварительно обновив на нём метки, пересчитать полученные от прачки наволочки и простыни, заставить горничную хорошенько начистить серебро и сбить лёд с каменного крыльца, заказать провизию на всю неделю и оплатить счета бакалейщика и мясника – да мало ли дел найдётся у хозяйки пансиона?

Всю жизнь проведя в промышленном городке на севере Англии, миссис Сиверли, оставшись на всём белом свете одна, выгодно продала свой уютный коттедж и, добавив к вырученной сумме скромное наследство, переехала в Лондон, на Камберуэлл-Гроув, и завела пансион.

Дело сразу пошло. Её заведение стало пользоваться успехом сначала у отставных военных и пожилых леди, чьё благосостояние с годами медленно, но верно ухудшалось, потом у молодых клерков и юных девушек, вынужденных зарабатывать себе на жизнь конторским трудом, а потом, совершенно неожиданно для неё – у артистов, которые почему-то называли её респектабельный пансион «берлогой» и относились к самой шумной категории постояльцев.

Платили они, как правило, вперёд (такой порядок миссис Сиверли завела после нескольких весьма огорчительных для неё эпизодов) и вносили в размеренную жизнь пансиона яркие краски и праздничную суету. «Никаких хождений в халатах и горячительных напитков! Разврата я не потерплю, у меня приличное заведение!» – строго, но доброжелательно заявляла она, и, хоть порой, конечно, бывали некоторые недоразумения, но по большей части означенные требования соблюдались.

Её отношение к жильцам было сродни отношению пожилой тётушки к любимым племянникам – шумным, не слишком воспитанным, от которых вечно ждёшь неприятностей, но без которых всё же не представляешь свою жизнь. Миссис Сиверли никогда не упускала возможности поведать молоденьким актрисам поучительную историю, которая должна была служить для них наставлением, или мягко обратить их внимание на необходимость посещать церковь и меньше пользоваться гримом вне сцены.