Мышонок - стр. 5

Перебирая тонкими лапками, он выползал на ветку всё дальше и дальше, чтобы лучше рассмотреть, что там снаружи. Ветка потрескивала, но птенчик даже не думал остановиться. В момент, когда малыш подобрался к дальнему её концу, ветка хрустнула и обломилась.

Птенчик камнем рухнул вниз.

Очнулся он в траве настолько высокой, что её стебли, уходящие вверх, сливались с небом где-то далеко над его головой. Малыш лежал на влажной теплой земле, мягкой будто перина, а вокруг него был целый лес, живой, дышащий, шуршащий лапками муравьев, гудящий слюдяными крыльями мух. Он бы с радостью съел сейчас муху, да только не знал, как её можно поймать.

Птенчик неловко поднялся, шатаясь и переваливаясь с лапки на лапку, сделал пару шагов. И устал. В гнезде он всё время сидел, ждал маму и спал, и совершенно не привык к путешествиям.

Он поднял крылышки вверх и попытался ими махнуть. Ничего не случилось. Ветер не подхватил его и не унес в синее небо, ветру было не до того. Малыш махнул снова, но сил не хватало, а нелепое тельце было слишком тяжелым.

Тогда он крикнул в надежде, что мама его услышит, но только небо ведало, как она далеко и когда сумеет вернуться. Однако малыш не подумал, что его крику внемлет кто-то другой.

Лес над птенчиком так и кружил, трава волновалась, гудели стрекозы, и никому до него не было дела. А он всё плакал и плакал, и звал свою маму и звал.

Когда мама-птичка вернулась, гнездо было пусто. Она захлопала крыльями, метнулась вниз осмотреть зеленый ковер, но и там никого больше не было.

Только лисий след на влажной земле.

274 день…

Я очнулась посреди комнаты на полу. Упала прямо там, где сидела, и невесть сколько провела без сознания. Воспоминания пришлось собирать по кускам, и я до сих пор не уверена, произошло вчерашнее по-настоящему или приснилось. Если это демоны или призраки, если они – настоящие – то не отпустят меня никогда. Не вернут мне ребенка и не дадут умереть. Кажется, мне нужно готовиться к самой чудовищной участи, и я не знаю, как быть.

Почему только демоны, кем бы они ни были, появились так поздно, зачем столько дней держали в неведении, за чем наблюдали?

И где, черт подери, мой ребенок?

Я не приходила в себя. Заторможенность не отпускала, мыслями я была далеко. Страх поселился внутри и не желал уходить.

В прошлой свободной жизни, случись со мной что-то хотя бы вполовину такое же страшное как вчера, я уже опустошила бы холодильник в попытках заткнуть рот тревоге и ужасу.

А теперь есть не хотелось. Я оставила открытую банку фасоли у щели в полу, завернулась в одеяло и села напротив, решила дождаться мышонка.

Мне было страшно подумать, что он не вернется. Как однажды мог не вернуться мой сын.

Это случилось год назад, весной, когда всё уже таяло.

Мы с Максом отправились в парк на прогулку, точно так же, как ходили до этого тысячу раз. Что может быть лучше, чем парк возле дома: воздух, птицы, высокие клены, блюдца озер с плакучими ивами, бесстрашные белки. И мы вдвоем, такие близкие и такие счастливые.

Снега в том году выпало мало, но озера успели остыть и стояли затянутые белой коркой, слегка подтаявшей в солнечный день. На льду расселись степенные утки, серые с изумрудными шеями, распушившиеся и самодовольные. И я, такая же самодовольная и степенная, раскинулась на лавочке у детской площадки, где Макс как заведенный прыгал от одной качели к другой.