Мы - развращённые - стр. 46
Красавицы гонщицы всегда танцевали в полуобнаженном виде, и движения их были такими, что после выступления и земные мужчины, и ящерры, всячески прикрывали причинное место.
А ящерры высшего эшелона На-Колоколах подбирали себе любовниц.
Марлен об этом знала, и все же идея оказаться перед толпой, которая тебя боготворит, пускала то её телу разряды приносящего радость тока.
Двенадцать девушек вышли на сцену и заняли свои позиции.
Марлен несколько раз тряхнула пышной гривой. Она в тот момент действительно напоминала лису, что нетерпеливо виляет рыжим хвостом, мечтая поскорее сорваться с места.
Она была красива. Красива своейюностью, дерзостью и той самой, не погребенной под сложными жизненными обстоятельствами, легкостью.
Она умела себя преподнести. Была Марлен из тех созданий, что расцветали, ощущая на себе внимание других. Поэтому, глядя на тысячи людей, что пришли На-Колокола, чтобы увидеть их (её) танец, усмехнулась: сейчас как начнется!
Эту её улыбку подхватили камеры-жуки, и транслировали на все экраны города. Такой её увидел (и озверел!) находящийся в тот момент на совещании Доган Рагарра. Черт знает, как ему удалось не выдать собственного удивления.
На мужчину в тот момент были направлены десятки взглядов, но он только и мог, что глазеть на экран, расположенный где-то за прозрачной стеной кабинета для переговоров.
Он взял себя в руки, свернул совещание и перешел в свой кабинет, где не было ничего прозрачного, стеклянного, где можно было уединиться и собраться с мыслями.
Он развернул экран на весь рабочий стол, и жадно на него уставился.
– Пятая нога! Что за…?!
Сложно сказать, что творилось в его голове в тот момент, но в глазах его клубилась стужа. Ярость рвалась, ярость расплескивалась опасными волнами.
– На-Колокола, быстро! – приказал он кому-то в динамик, одновременно сворачивая со стола проекцию.
И поехал… к ней.
Доган прибыл на Чайка-Площадь с опозданием, когда гонщицы уже исполнили первый танец. Именно он, танец этот, и вывел Марлен в несомненные фаворитки. Кресло судьи (все знали, что На-Колоколах за судьей закреплено место в отдельном павильоне у сцены) пустовало, а потому Марлен изначально была расслаблена. Лисица давно уяснила: все у неё будет хорошо, когда его нет рядом.
Как плавно скользит масло по слегка нагретой сковородке, так и знание об отсутствии Рагарры окутало сердце девушки неким спокойствием, позволяя ей ненадолго отвлечься от тревог.
– Девушки, пора, – кто-то забежал в гримерку.
Марлен глотнула немного воды, стерла с чела пот, и вернулась на сцену – продолжать выступление.
Медленная музыка. Каждая из двенадцати гонщиц повела бедром, будто завлекая обещанием возможного удовольствия.
Пластичная рука гонщицы прикасается к груди. Лишь намек, лишь обещание, ничего вульгарного.
Музыка нарастает, публика звереет, а Марлен расслабляется. Тело будто пропитано зарядами тока, распущенные волосы, чуть влажные у висков, мягко обволакивают фигуру девушки. У неё длинные волосы, в свете софитов кажущиеся золотыми.
А мужчина не может отвести взгляд. Как же он голоден. Зачем бороться? Кто об этом узнает, кто поймет? Он её хочет, так почему бы не…
Она его видит, лиса эта. И на миг сбивается с ритма. Он скалится. «Сладкая моя, боишься? Правильно делаешь», думает он. И смотрит. Как не смотреть – чертовка красива, что аж глазам больно.