Мы остаёмся жить - стр. 28

Утром, крестьянин, закончив свой визит у сестры – направился в свою родную деревню, вместе с сеном, которое так никому и не успел продать. Ему нужно было со своей повозкой и старой клячей выехать как можно раньше, чтобы успеть домой, пока не наступила совсем уж поздняя ночь.

Конечно же, он не заметил нас – ему было не до того.

Он сел за поводья и его повозка вместе с нами – медленно, но верно, поплелась на север. Очень скоро, мы оказались у ворот. А затем: далеко от Рима.

Тем временем, мы ещё спали. И даже не замечали, что Аппий Примул с каждой минутой становится всё ближе и ближе к нам.

Большое путешествие – начинается с маленьких падений и шажков назад.

Это был действительно странный век.

– Конечное состояние такое, что уши заворачиваются каждое в свою раковину; кисть руки сама тянется к локтю, а из пупка доносится радостный свист.

После взятия Константинополя, криком пронесшегося по всей Европе – прошло уже двадцать лет. Но стоны и вопли тех, кто погиб смертью отважных – нет, пожалуй, самой простой и страшной, несправедливой смертью – до сих пор отзываются у меня в памяти.

– Как крики потерпевших кораблекрушение ещё три дня и три ночи блуждают по морю, пугая всех, кто случайно проплывает мимо.

Это – был корабль дураков, из года в год плывущий по Рейну от севера к югу и затем наоборот. И я был на нём капитаном.

Мы неслись сквозь порта, леса и дикие пляжи. Пейзажи сменялись чаще, чем наше настроение. Здесь, в отличие от других кораблей, никогда не бывало скучно. Дураки матросы бегали по палубе, пытаясь поймать друг друга, или занимая время играми, смысл которого не сумел бы понять никто.

Одной из прекраснейших отличительных черт корабля дураков заключалась в том, что в массе пустоголовых громил – можно было найти несколько истинно интересных и высоких духом людей. На других кораблях – их нечего и искать. Что им делать там? Кто приютил бы их? А на корабле дураков найти себе дом сможет кто угодно. Кого угодно общество может назвать дураком и сослать на один из таких кораблей.

Одним из таких редких людей был Голова-Тыква. По некоторым данным, которые проверить было невозможно – он был выходцем одной из знатных семей, проживавших в славном городе Нюрнберге с давних времён.

Он говорил мало: он – наблюдал. А когда ему хотелось что-то сказать – он всегда рассказывал. А рассказывать он умел только о любви, о ветрах или о болезнях. Всё потому, что он был очень интересным человеком. И очень больным – во всех отношениях. Имя, которым он называл себя – говорило о нём и в переносном, и буквальном смысле. Тыкву с головы он никогда не снимал.

Он достаёт бутылёк со спиртом и делает из неё добрый глоток. Я спрашиваю его:

– Зачем ты делаешь это сейчас?

А он отвечает:

– Потому что у меня болит горло.

Он прижимает руку к груди: там, где находится сердце.

– Оно болит у меня уже целый год – и не только горло, понимаешь – и ты знал об этом. Моя огненная вода помогает мне справиться с болью. Но она не поможет – от моей любви даже время не спасёт.

– Время сжигает всё лучше, чем огонь. Подожди ещё недолго – и это пройдёт.

– Лучше я буду пить. И от горла это тоже спасает.

Он продолжил:

– А ведь правда: горло болит куда сильнее, чем разбитое сердце.

– Почему ты не обратишься к врачу?