Мы, Николай II. Третья часть. Годы 1914-..... - стр. 17
– Насколько я понимаю, гулять и рассматривать местные достопримечательности вряд ли будет разумно.
– Ваше Величество, предлагаю Вам и Григорию Ефимовичу спокойно позавтракать, а мы, господа, должны вместе внимательно изучить подробную схему Дворца Конак, которую по случаю я раздобыл, – приятно улыбнулся нам Маврокордато, и я в очередной раз поразился, во-первых, как быстро этому молодому дипломату удалось перезнакомиться и подружиться с половиной Европы, а во-вторых, как послушно ему внимали два солидных полковника и бывалый дипломат Игельстрём. Похоже, что, как только Владимир Николаевич Коковцов перестанет в силу возраста соответствовать своей высокой должности, у меня есть прекрасный кандидат на место министра иностранных дел Российской империи.
Глава 69
Вообще-то гостиница славилась далеко за пределами Сараево своим богатым шведским столом. Если вам кажется, что это какая-то новомодная выдумка, то вы ошибаетесь. История шведского стола берёт своё начало ещё в XVIII веке. Тогда, правда, он назывался бутербродным и практиковался в богатых семьях, чтобы гости могли перекусить и пообщаться, пока прислуга готовилась подавать горячие блюда. На официальном уровне шведский стол заявил о себе в 1912 году, когда Стокгольм принял у себя Всемирную выставку. Для мероприятия гостям был организован специальный зал, где подавали шведскую еду в формате шведского стола.
Идея отличная – выбирай на здоровье и получай удовольствие. Полная свобода и демократия в еде. Однако по понятным причинам, связанным с нашей безопасностью, мы с Распутиным завтракали у меня в спальне, что живо напомнило мне бессмертное булгаковское: «А где же я должен принимать пищу? В спальне!».
В итоге завтрак был классический боснийский. Официант, сервировавший стол под внимательным присмотром двух наших телохранителей, выставлял тарелочки со всякими вкусностями и громко произносил их названия. Так я понял, что уштипци – это маленькие шарики жареного теста со сладкой или солёной начинкой, пексимети – жареные мини-хлебцы, а пура – кукурузная каша, щедро заправленная маслом, с белоснежными ломтиками домашнего сыра, призывно лежащими на тарелочке рядом. Всё было необыкновенно вкусно, особенно меня поразил кофе – настоящий турецкий, который подавали в традиционном медном кофейнике под названием джезва. Это как раз тот самый кофе, от которого сердце начинает учащённо биться, а настроение становится по-настоящему праздничным.
За столом мы сидели вчетвером – я с Распутиным и два телохранителя, они же по совместительству и дегустаторы. Прежде чем мы могли прикоснуться к блюдам, они отрезали небольшой кусочек и съедали его, а уже минут через 10–15 наступала наша очередь. Конечно, от медленных ядов такой ритуал спасти не мог, но от отравления модными в Европе цианидами защищал вполне надёжно. Правда, была в этой странной процедуре и отрицательная сторона – блюда остывали и теряли часть своего аромата и девственной привлекательности, пока мы получали возможность относительно безопасно насладиться ими.
Когда дело дошло до кофе, оба телохранителя как по команде встали и покинули нас, а мы с Григорием Ефимовичем наконец получили возможность поговорить. Перед нашим заселением номер был самым тщательным образом обследован специалистами, чтобы не допустить наличия подслушивающих устройств. Если вам кажется, что сто с небольшим лет назад мы все были наивными и технически отсталыми, то вы, дорогие читатели, ошибаетесь. Моя техническая разведка ещё в 1907 году сообщила о новой разработке высокочувствительного угольного микрофона в лаборатории американской компании «General Acoustics Company». А ещё через три года появился портативный вариант диктографа, который мог использоваться для скрытого прослушивания. Устройство получило название «Detective Dictograph» и широко применялось спецслужбами и частными агентствами во всём мире. Так что приходилось быть начеку!