Мы над собой не властны - стр. 13
Время от времени мама пускалась в такие вот монологи, с пьяным и злым красноречием. Эйлин тихо сидела и слушала.
– Я воображала, что живу в тех домах, где приходилось убираться. Никто не хотел мыть окна, самая тяжелая работа, а мне нравилось. Можно смотреть сверху на газоны. Ровненькие, без единого камешка. И еще теннисные корты. Травинка к травинке, и хоть бы прутик один не на месте. Как это называется… усмиренный хаос. Мне нравились дюны, где гуляет вольный ветер, волны с барашками пены, парусные лодки у причала. А когда протирала стекла снаружи, я любовалась женщинами, которые лежат себе на диване, точно кошки, налакавшиеся сливок. Я их не винила за безделье. Была бы я на их месте, целый день валялась бы, подпершись, пока не придет время… – она томно повела пальчиком, напомнив этим жестом костлявую Смерть с косой, – снова укладываться на шелковые простыни.
– Приятно, наверное, – отозвалась Эйлин.
Мать ответила не сразу – прошло несколько секунд, пока слова проникли в ее сознание.
– Приятно – совсем не то слово! – сказала она резко. – Это было… волшебно, вот!
Незадолго до Рождества мама велела Эйлин приехать к «Лофту», ближе к концу ее смены. Мама стояла за прилавком, такая спокойная и собранная, – ни за что не догадаешься, что она постоянно выпивает. Эйлин обошла весь магазин, потрясенная роскошью разноцветной глазури, конфет и тортов ручной работы.
Когда смена закончилась, мама дала Эйлин коробку трюфелей и повела ее на Пятую авеню, а там – до пересечения с Тридцать девятой улицей. Они остановились перед витриной «Лорда и Тейлора» – Эйлин раньше видела ее только на снимках в газете. Декорации в витрине – уютные камины и миниатюрная мебель с шелковой обивкой – вызывали те же чувства, что идеальный газон и красивая жизнь за чужими окнами. Хотелось залезть в эту витрину и остаться там насовсем. Дул довольно сильный, но не слишком холодный ветер. Бодрящий запах зимы щекотал ноздри. В сумерках вся улица казалась чуточку волшебной. Эйлин вдруг подумала, что прохожие, глядя на них, видят самых обыкновенных маму с дочкой, которые вышли, как обычно, вдвоем за покупками. Она искала на лицах отражение мысли: «Какая милая семья!»
– Запомни: Рождество надо праздновать как следует, – сказала мама в поезде, когда они возвращались домой. – Всегда. Будь ты хоть при смерти – не имеет значения.
Перед сном мама подоткнула ей одеяло – впервые со времени больницы. Проснувшись посреди ночи и увидев рядом пустую кровать, Эйлин выглянула за дверь. Мама полусидела на диване – голова запрокинута, рот раскрыт. В руке зажат пустой стакан. Эйлин в первую минуту испугалась, что мать умерла. Подойдя поближе, увидела, что грудь поднимается и опускается в такт дыханию. Эйлин постояла, посмотрела на нее, затем осторожно, чтобы не разбудить, забрала пепельницу и стакан, положила в раковину. Взяла с маминой кровати одеяло и укрыла спящую. Сама спала с открытой дверью, чтобы видеть маму.
По почте пришла посылка на имя Эйлин. В посылке оказался учебник игры на кларнете, а под ним – сам кларнет мистера Кьоу. Текст на официальном бланке сообщал, что мистер Кьоу скончался от рака легких и завещал Эйлин свой инструмент. Несколько дней она брала кларнет на ночь с собой в кровать, потом мама заметила и запретила – сказала, что это вурдалачество какое-то. Эйлин пробовала даже на нем играть, но бросила – инструмент издавал только придушенные хрипы. Она очень хорошо помнила негромкую, берущую за душу мелодию, которая доносилась из-за стенки, когда играл мистер Кьоу. Стоило закрыть глаза и чуть-чуть сосредоточиться – музыка звучала вновь, словно только и ждала, когда ее разбудит умелый музыкант. А Эйлин и пару нот связно сыграть не могла. Она просто вынимала разобранный кларнет и разглядывала, а потом снова убирала в футляр с мягкой розовой подкладкой. Ей довольно было любоваться на кларнет мистера Кьоу – изящно выточенные деревянные части, поблескивающие медные выступы. Приятно было взвесить их в руке или нажимать на клапаны: они легко подавались, а потом упруго возвращались в прежнее положение. Она любила водить по губам мундштуком, иногда крепко прикусывая узкий кончик, которого касались губы мистера Кьоу.