Мы над собой не властны - стр. 12
Мама поступила на работу продавщицей в шикарный кондитерский магазин «Лофт» на Сорок второй улице и стала приходить домой поздно, часто выпивши. Эйлин в знак протеста оставляла немытую посуду в раковине и кучи грязного белья в спальне по углам. В школе ее стали дразнить за мятую блузку, и пришлось, хочешь не хочешь, снова взвалить на себя домашнее хозяйство.
Мама начала выпивать и дома. Худая и печальная, она полулежала на диване со стаканом скотча в одной руке и сигаретой в другой. Столбик пепла уныло свисал с кончика сигареты, словно собирался с духом для прыжка. Эйлин беспомощно смотрела, как эта гадость копит силы. Мама держала на коленях пепельницу, но иногда все равно роняла пепел на диванные подушки. Эйлин бросалась его стряхивать. Мама часто так и засыпала вечером на диване, а утром все равно шла на работу, в любом состоянии.
В то лето мама купила кондиционер в универмаге «Стивенс» на Квинс-бульваре. Мастер установил его в маминой с Эйлин комнате. Больше ни у кого на этаже не было кондиционера. Мама пригласила миссис Грейди и миссис Лонг полюбоваться, и они застыли, подставив лица неутихающему сквознячку с таким священным трепетом, словно им показали младенца-Спасителя, творящего чудеса исцеления.
Между собой отец с мамой, когда оба были дома, соблюдали нечто вроде настороженного перемирия. Мама, закрыв дверь в комнату, сидела у окна и смотрела на подступающие сумерки. Эйлин приносила ей туда чай после обеда. Отец за кухонным столом попыхивал трубкой и слушал по радио ирландский футбол. По крайней мере, они по-прежнему жили под одной крышей.
Эйлин не могла спокойно думать о том, как мать каждый день ездит на поезде. Часами просиживая в кухне, она не сводила глаз с двери, представляя себе изломанное тело матери на рельсах подземки. Когда в двери поворачивался ключ, Эйлин вскакивала и принималась мыть посуду или ставила чайник на плиту. Нельзя, чтобы мама видела, как о ней беспокоятся, – Эйлин ей не доставит такого удовольствия.
Однажды вечером, закончив готовить обед и отмывать кастрюли со сковородками, Эйлин без сил рухнула на диван – там уже сидела мать с сигаретой, неподвижно глядя в пространство. Эйлин осторожно пристроила голову к матери на колени и так замерла. Она смотрела, как струйка дыма выходит из бледных губ и как растет столбик пепла на кончике сигареты. У мамы была все такая же гладкая фарфоровая кожа, если не считать новых морщинок у рта и нескольких красноватых прожилок на щеках. И губы все такие же яркие. Только зубы чуточку потемнели.
– Почему ты меня не обнимаешь и не целуешь, как мамы в телевизоре?
Эйлин ждала резкого ответа, но мать молча раздавила окурок в пепельнице и тут же закурила другую сигарету.
Наконец после долгого молчания мама сказала:
– А ты не слишком взрослая для таких нежностей?
Помолчав еще немного, она встала, отодвинув Эйлин в сторону, налила себе вина в высокий стакан и снова села на место.
– Я не такая, как твой отец, – заговорила она. – Я рвалась уехать с фермы, дождаться не могла. Помню, когда собирала вещи, папа сказал маме: «Дейдре, не удерживай ее, пусть едет. Ну какая здесь жизнь для молоденькой девушки?» Мне было восемнадцать. Я думала, что меня ждет сказочная страна, а оказалось – место прислуги на Лонг-Айленде. Ездила на работу и с работы в час пик. Час пик… Ты и не знаешь, наверное, что это значит.