Музыки верный солдат. Воспоминания - стр. 6
Едем в пассажирском вагоне. Кто молчит, переживает, кто байки всякие заводит, словом, проявляется характер людей, определяются лидеры. Вот с какой-то полки доносится чья-то «рассудительная» речь: «Скукота-то какая! Не знаю, что и делать: то ли спать лечь, то ли жрать начать снова?» Понемногу стали успокаиваться, затихать, и всё явственнее стал слышаться стук вагонных колёс…
Вдруг ночью раздалась команда: «Выходи из вагонов». Вышли на платформу – не помню, что за станция, но это было ещё не так далеко, в наших краях, во всяком случае, не далее Владимирской области. С нашим железнодорожным комфортом было покончено. Теперь нас поселили в товарный вагон с заранее подготовленными нарами.
Теперь мне идёт уже шестьдесят восьмой год… Очень многое в жизни уже позади… Можно (да, пожалуй, и пора) подводить итоги. Что касается моих друзей, то итоги, видимо, будут уже окончательными. Настоящим другом моим был только один человек – Шамиль Агишев3. Родом из Казани, татарин. К началу войны окончил один курс какого-то института в Москве. Был на год старше меня.
Наши жизненные дороги сошлись в августе-сентябре 1941 года в большом военном лагере под Горьким <теперь – г. Нижний Новгород, примечание составителя>, в запасном стрелковом полку. Мы оба находились там, но познакомились лишь тогда, когда вместе оказались в одной небольшой группе солдат, которую приехавшие из Москвы специалисты отобрали для учебы на курсах военных переводчиков. Эта группа была отправлена пешком из лесного лагеря (кажется, он был около ст. Ильино) в Горький. В ней было около двадцати человек, меня назначили старшим (жалею, что потерялась моя записная книжка, в которой я тогда записал фамилии всех, кто оказался в этой группе).
В Горьком нас поселили… в Кремле (солидно! – но это «с одной стороны»), но в каком-то одноэтажном каменном помещении. Это был или склад, или конюшня (это «с другой стороны»…). Словом, «разместились» мы на полу, на досках. Кстати, до сих пор мы еще не имели полного обмундирования. У меня, правда, был бушлат и простреленная фуражка, выданные ещё в лагере, но я был в своих брюках и ботинках. Всё-таки было как-то особенно приятно иметь ещё что-то свое, домашнее, родное…
В Кремле, который целиком представлял собой «перевалочный пункт», были крупные части – батальоны, полки, и случилось так, что нашу маленькую группу не поставили на довольствие. И к ночи мы загрустили основательно: после очень голодной жизни в лагере целый день быть без пищи, да после пешего похода… Я лично решил экономить уже ослабшие силы и сказал Шамилю – мы уже стали находиться рядом, – что лягу и буду лежать до тех пор, пока нас не накормят…
И вот, когда в нашем сарае стало совсем темно, лежавший рядом со мной Шамиль, шепотом, чтобы больше никто не слышал, сказал: «Знакомые ребята дали мне на дорогу полбуханки хлеба. Бери – ешь». Только тогда и только там, около месяца живя впроголодь в лагере, можно было оценить, что такое дать полбуханки хлеба! Это казалось богатством, сокровищем… Вот она – манна небесная!.. Шамиль отломил половину и дал мне. Мы оба впились в эти куски хлеба. Я съел два-три куска и вдруг, мне стало плохо… Больше есть я не мог и вскоре уснул.
Накормили нас в Кремле лишь на другой день вечером. Днём мы попытались раза два штурмом взять столовую, но группа была очень мала, да и сил почти не осталось…