Музыки верный солдат. Воспоминания - стр. 41
И вот в один из весенних месяцев мы с мамой поехали в Ленинград. Очень волнуясь, я вошел в здание консерватории. Меня направили к одному из профессоров теоретико-композиторского факультета, солидному, седовласому человеку. К сожалению, я не запомнил его фамилию. Сначала состоялся разговор ознакомительного характера, затем небольшой экзамен на слух, знание теории. А потом я сыграл несколько своих пьес. Профессор отнесся ко мне и внимательно, и доброжелательно, дал несколько советов по подготовке к экзаменам и заключил разговор короткой фразой: «Приезжайте к нам учиться, я Вам советую!» Из консерватории я вышел с очень хорошим настроением, обо всем подробно рассказал маме. Это был мой первый приезд в Ленинград, но пребывание там было коротким. Останавливались мы у маминых знакомых, и, не задерживаясь, выехали домой.
Теперь я чувствовал себя увереннее. И мог считать, что мое стремление поступить в одну из столичных консерваторий имеет определенные основания. Но аппетит, как говорится, приходит во время еды. «А почему в Ленинград? – думал я, – а если в Москву?»
Кто-то мне рекомендовал обратиться к известному музыкальному деятелю и композитору, профессору Московской консерватории Виктору Аркадьевичу Белому (автору песни «Орленок» и других произведений). Он находился в Ивановском Доме творчества композиторов (это было, кажется, в июне). И я решил отправиться к нему. Не скрою, волновался еще больше, чем в Ленинграде: уж очень крупная фигура – В. А. Белый21. Помимо всего, он был и одним из руководителей Союза композиторов СССР.
Наша встреча состоялась в одном из домиков, где жил и занимался творческой работой В. А. Белый. На сей раз особенно внимательной и строгой «экспертизе» подверглись мои композиторские опусы. Виктор Аркадьевич сказал, что в наше время композитору нужно стремиться разговаривать современным языком. Он предложил мне сочинить несколько новых пьес с учетом высказанных им пожеланий и показать ему, когда они будут готовы. И все же, в тоне Виктора Аркадьевича улавливалось что-то обнадеживающее для меня. Я хорошо понял задачу: надо повнимательнее «прислушаться» к произведениям Шостаковича, Прокофьева, Мясковского22 и других наших корифеев. И сел за инструмент. Не без удивления заметил, что без особого насилия над собой начинаю разговаривать действительно каким-то другим языком. Так я написал четыре фантастических танца (на один больше, чем в знаменитом цикле Д. Шостаковича, который конечно же был для меня примером). Написал еще что-то. И примерно через месяц я вновь приехал в Дом композиторов. Сыграл свои фантастические танцы. Реакция Дмитрия Аркадьевича была вполне определенной – благожелательной. Он сказал, чтобы я подавал заявление в Московскую консерваторию и добавил, что согласен заниматься со мной в классе композиции и даже сообщит об этом директору консерватории В. Я. Шебалину. Складывалось впечатление, что он был уверен в том, что я стану студентом консерватории.