Музыки верный солдат. Воспоминания - стр. 15
Прощаясь, Эрна приглашала нас навещать её, сказала, что ей приятно вместе с нами «говорить и размышлять о жизни»…
То ли учения, то ли что-то другое не давало нам возможности навестить ее. Недели через три-четыре мы, наконец, пошли. Нам открыла дверь старушка – хозяйка квартиры и сказала, что несколько дней назад Эрна уехала. Хозяйка не знала – куда…
Как-то поздним вечером, а, может быть, – уже ночью, в расположении нашей бригады в корпусах общежитий МАИ была объявлена воздушная тревога. Встретили её без суеты, спокойно, никуда не выходили, но прислушивались – будут ли падать бомбы и далеко ли? Разрывы бомб были слышны, но особенно грозно и настойчиво стучали зенитки. Потом были разговоры, что целью того налета немцев были именно наши корпуса, о которых им было известно…
В Москве, на Большой Молчановке жили наши родственники – семья Евлампия Васильевича Рыбакова, сына брата моего дедушки5. Его жена Лидия Михайловна и две дочери Аня и Мила находились уже в эвакуации. Евлаша жил тогда один. Он работал бухгалтером в каком-то торговом заведении. Как и все в то грозное время, жил он трудно и бедно. Мы были знакомы и раньше – как-то ещё до войны (я был ещё мальчиком – есть фотография) мы с мамой приезжали в Москву и находились несколько дней у Рыбаковых. И вот теперь, кажется, это было в феврале, я решил навестить родных, ведь это всегда, а в такой ситуации особенно – дорого. Итак, я застал только Евлашу. Он вскипятил чай и… «угостил» меня музыкой. Я и не подозревал, что он любит классическую музыку, имеет патефон и пластинки. Родной человек, его добрые глаза, лёгкая, приветливая улыбка – как всё это действительно дорого было в те грозные дни. Военному человеку, живущему постоянно в казармах, с чужими людьми, да ещё в «постоянной боевой готовности» такие встречи приносят какую-то особую радость, покой, уют… Мы слушали песню Ионтека из оперы Монюшко «Галька» – видимо, очень любимую моим дальним родственником, который в те минуты был очень близким мне человеком…
Ещё холодной весной, наверное, – в марте, мама снова приехала в Москву навестить меня. Какая радость! Два-три дня – но с мамой! В Москве голодно. Что-то мама привезла с собой, что-то приносил я из своей столовой в виде «сухого пайка». Ну вот нам захотелось картошки… Недалеко от Арбатской площади, собственно, – за углом после кинотеатра «Художественный», на улице – ныне пр. Калинина – в направлении к Кремлю, где-то под аркой старого дома мама угадала человека, продававшего мерзлую картошку. Мы решили купить у него несколько картофелин. И были очень рады. Мерзлая, плохонькая, но – картошка! И вскоре мы полакомились горячим, таким любимым и весьма «изысканным» в нашей ситуации блюдом.
На этот раз мама останавливалась на квартире Рыбаковых, но была в Москве, к моему глубокому сожалению, очень недолго.
…Шамиль! Его непосредственность, эмоциональность, а порой и какая-то особая ему присущая экстравагантность проявлялись порой весьма неожиданным и оригинальным образом. Однажды, например, мы шли с ним по улице Горького – от центрального телеграфа к зданию Моссовета. И где-то посередине этого отрезка улицы навстречу нам приближалась девушка, очень похожая на популярную в то время киноактрису, героиню фильма «Антон Иванович сердится», которая нарушила душевный покой моего друга. Мы оба обратили внимание на эту девушку. Когда она удалилась на несколько шагов, я шепнул Шамилю, конечно, в шутку: «Шамиль, это же Целиковская!» Он аж вздрогнул, и восторженный, радостный, не раздумывая, тут же повернулся назад и быстро зашагал, явно желая догнать «Целиковскую» и, конечно же, объясниться в своих пламенных чувствах.