Мозаика Парсифаля - стр. 60
– Нет, он охотился на кроликов и вернулся, чтобы увидеть из укрытия аресты, расстрелы и трупы, выброшенные в Канавы. У него был шок. Мальчишка убежал в лес и много недель существовал как звереныш. В округе пошли разговоры о том, что в лесу замечали убегающего ребенка, у амбаров находили следы, ведущие из леса и вновь уходящие в лес. Отец, узнав об этих слухах, все понял. Он сам в свое время сказал сыну, что если придут немцы, то следует скрыться в лесу. Гавличеку потребовался целый месяц на то, чтобы выследить собственного сына. Тот прятался в ямах и дуплах деревьев, боясь быть увиденным и питаясь тем, что удавалось украсть или выкопать из земли. Кошмарные видения массового убийства не оставляли его ни на миг.
– Великолепное детство, – сказал психиатр, делая пометки в своем блокноте.
– Но это всего лишь начало. – Руководитель консульских операций вынул из досье следующий лист. – Гавличек и его сын остались в Пражском секторе. Партизанское движение разрасталось, и профессор был одним из его руководителей. Через несколько месяцев мальчик стал самым юным бойцом детской «бригады» связников. Но они передавали не только сообщения. Столь же часто им приходилось проносить нитроглицерин и пластиковую взрывчатку. Единственный неверный шаг, единственный обыск, единственный немецкий солдат, имеющий склонность к мальчишкам, – и все кончено.
– И его отец все это мог допустить? – недоверчиво спросил Миллер.
– Он не мог удержать сына. Мальчик узнал о том, что сделали с его матерью. В течение трех лет он наслаждался этим «великолепным», как вы, Пол, изволили заметить, детством. Когда отец был рядом ночами, он давал сыну уроки, обычные уроки, как в школе. Днем же какие-то люди обучали его искусству прятаться, убегать, лгать. Искусству убивать.
– Та самая подготовка, о которой вы уже упоминали, не так ли? – тихо спросил Огилви.
– Да. Ему еще не было десяти, он уже хорошо знал, как лишить человека жизни. На его глазах погибали друзья. Ужасно.
– Неизгладимое впечатление, – добавил психиатр. – Мина замедленного действия, заложенная тридцать лет назад.
– Не могли ли события на Коста-Брава привести заряд в действие тридцать лет спустя? – взглянув на врача, поинтересовался юрист.
– Да, могли. Я вижу с полдюжины кровавых образов, витающих в этом деле, – несколько весьма зловещих символов. Мне хотелось бы узнать побольше. – Миллер повернулся к Стерну, держа карандаш наготове. – Что с ним случилось после этого?
– Не с ним, а со всеми ими, – сказал Стерн. – Наступил мир. Или, лучше сказать, война формально закончилась, но настоящий мир в Праге так и не наступил. У русских были свои планы, и наступил период нового безумия. Старший Гавличек играл заметную роль в политике. Он стремился к свободе, за которую боролся во время войны вместе с партизанами. Теперь ему приходилось вести иную войну; тоже тайную, при этом не менее жестокую. На сей раз он боролся с русскими.
Стерн перевернул страницу.
– Борьба для него закончилась с убийством Яна Массарика 10 марта 1948 года и последовавшим за тем полным крушением социал-демократов.
– В каком смысле закончилась?
– Он исчез. То ли был отправлен в сибирские лагеря, то ли упокоился в одной из безымянных могил под Прагой. Его политические друзья не замедлили приступить к действиям. У чехов и русских есть поговорка: «Сегодня игривый щенок – завтра волк». Они спрятали юного Гавличека и связались с британской секретной службой МИ-6. У кого-то заговорила совесть, и парнишка был тайком вывезен в Англию.