Мозаика Парсифаля - стр. 59
– Тогда мне потребуется дополнительное разъяснение, – заявил врач. – Насколько глубоко нам следует копать прошлое и почему?
– Начнем, пожалуй, с «почему», – сказал Стерн, извлекая из досье несколько листов. – С самого раннего детства его преследовал призрак предательства. Этот призрак исчез на некоторое время в юношеском возрасте, когда он учился в школе, а потом в университете. Однако вселявшие ужас воспоминания постоянно оставались с ним. В последующие шестнадцать лет, то есть последние, он вновь вернулся в мир, населенный призраками детства. Возможно, ему довелось видеть слишком много привидений.
– Пожалуйста, конкретнее, Дэниел, – попросил врач.
– Чтобы быть конкретнее, – ответил Стерн, пробегая глазами лист из досье, который он держал в руках, – нам следует вернуться в июнь 1942 года в Чехословакии. На самом деле его фамилия вовсе не Хейвелок. Он Гавличек, Михаил Гавличек, рожденный в Праге, по-видимому, в середине тридцатых годов, точная дата рождения неизвестна. Все документы уничтожены в гестапо.
– Гестапо? – Специалист по международному праву Даусон откинулся на спинку стула, в нем пробудились какие-то воспоминания. – Июнь 1942 года… об этом времени говорилось что-то на процессе в Нюрнберге.
– Да, это был весьма заметный пункт в повестке дня суда, – согласился Стерн. – Двадцать седьмого мая чешские партизаны убили Рейнхарда Гейдриха, известного под прозвищем der Henker, – палача Праги. Партизаны действовали под руководством профессора, изгнанного из Карлова университета и работавшего на разведку Великобритании. Фамилия профессора была Гавличек, и жил он с женой и сыном в поселке Лидице примерно в восьми милях от Праги.
– О господи, – медленно произнес Миллер, уронив телеграмму из Рима на стол.
– Гавличека дома не оказалось, – сухо продолжал Стерн, перелистывая страницы. – Он скрывался, подозревая, что мог быть замечен на месте убийства Гейдриха. Почти две недели отец Хейвелока прятался в подвалах университета. Его не видели на месте покушения, но был замечен кто-то другой, тоже житель Лидице. За смерть Гейдриха пришлось заплатить высокую цену – все мужчины подлежали уничтожению, а женщины насильственной эвакуации: одни в качестве рабочей силы – рабынь на военных заводах, другие, самые красивые, – для утехи офицеров в полевых борделях. Дети же должны были просто исчезнуть. Часть из них подлежала германизации, а часть – уничтожению в газовых камерах.
– Эти выродки все хорошо продумали, – заметил Огилви.
– Приказ из Берлина держался в тайне вплоть до десятого июня, дня массовой экзекуции, – продолжал Стерн. Теперь он читал текст. – Именно в этот день Гавличек решил вернуться домой. Когда о трагедии в Лидице стало известно – на столбах были расклеены объявления, а по радио сделано специальное заявление, – партизанам удалось задержать своего командира. Они посадили его под замок, накачали снотворным. Остановить трагедию было невозможно, а Гавличек представлял слишком большую ценность, чтобы напрасно им рисковать. В конце концов ему все рассказали. Произошло самое худшее: его жену отправили в публичный дом (позже выяснилось, что в первую же ночь она покончила с собой, забрав на тот свет офицера вермахта), а сын исчез без следа.
– Но, очевидно, его не увезли в лагерь с остальными детьми, – заметил Доусон.