Мозаика Парсифаля - стр. 12
– Теперь и я лишен доступа.
– Не верю. Вы единственный человек в Европе, который говорит напрямую с Энтони Мэттиасом.
– Оставьте его в покое. Да будет вам известно, я не беседовал с ним уже несколько месяцев. – Хейвелок неожиданно выпрямился и взглянул на француза. – Давайте поймаем такси и поедем в посольство. Я знаю там кое-кого. Могу представить вас атташе, работающему по высшему классу; скажу, что у вас есть товар, который я не могу приобрести за неимением средств и интереса. Заметано?
– Вы же прекрасно знаете, что я не могу этого сделать! И умоляю… – Граве не успел высказать просьбу.
– Хорошо, хорошо. – Майкл повернулся к парапету и стал смотреть на воду. – В таком случае сообщите мне либо номер телефона, либо место для будущего контакта с нужным человеком. Я позвоню, и вы выслушаете мое предложение.
– Какую цель вы преследуете? К чему все эти шарады?
– Здесь нет никакой шарады. Как вы изволили заметить, мы давным-давно знаем друг друга. Я окажу вам услугу и тем самым, возможно, смогу убедить вас в своей искренности. Надеюсь, при случае вы сумеете убедить в ней и других. А может быть, сами проявите инициативу в этом направлении. Как вы относитесь к такому варианту?
Француз чуть перегнулся через парапет, слегка повернул голову и уставился на Хейвелока.
– Благодарю вас, Майкл, но я вынужден отказаться. Зная, на какие выходки способен сатана, я предпочитаю работать со знакомыми мне деятелями второго разбора и не водиться с новыми людьми, пусть даже самыми блестящими. Мне кажется, я вам верю. Продолжай вы работать, не стали бы передавать такой источник информации, даже первоклассному атташе. Я великолепно законспирирован, у меня безупречная репутация. Вам могли бы потребоваться мои услуги. Да, я верю вам.
– Теперь моя жизнь станет легче. Не храните ваши убеждения в тайне.
– А как насчет ваших оппонентов из КГБ? Будут ли они убеждены в вашей искренности?
– Вне всякого сомнения. Их агенты, полагаю, послали донесение на площадь Дзержинского еще до того, как я поставил последнюю подпись на бумагах об отставке.
– А если они решат, что это какая-то комбинация?
– Тогда тем более у них будут все резоны оставить меня в покое. Какой же идиот станет заглатывать отравленную приманку?
– В их распоряжении будет химия. Ведь все вы пользуетесь химикатами.
– Ничего нового я не могу им сообщить. Они все знают. То, что мне известно, претерпело изменения. Меньше всего меня должны опасаться мои враги, что самое забавное в этой истории. Из-за нескольких имен, которые я мог бы назвать, не стоит заваривать кашу. Тем более что не исключено возмездие.
– Но вы нанесли противнику существенный урон. Как насчет их уязвленного самолюбия? Жажда мщения, как вам известно, чувство вполне естественное.
– В данном случае максима неприменима. В части нанесенного урона мы равны. И опять же отмщение не принесет им практической пользы. Никто не станет убивать без цели и причины. Никто не примет на себя ответственность за возможные последствия. Звучит нелепо? Не так ли? Почти в духе викторианских времен. Поймите, мы полностью выходим из игры, когда перестаем работать. В этом, Граве, ирония нашей жизни и ее, если хотите, конечная бесполезность. Когда мы выходим из игры, нам становится безразлично. И нет причин кого-то ненавидеть. Тем более убивать.