Мoя нечестивая жизнь - стр. 36

– Кто такая будешь, милая?

– Экси Малдун.

– Ох. Наверное, ты дочь этой бедной одноручки, да?

Она догадалась, что мое молчание означает «да».

– Милочка ты моя! Давай я заварю тебе чайку.

Она отряхнула руки и поставила чайник на огонь.

Волосы у нее были каштановые, седеющие, в мелких беспорядочных кудряшках. Лица ее не покидало приятное выражение, будто кто-то только что рассказал ей анекдот.

– Ты хорошая девочка, коли присматриваешь за матушкой, ведь так? Тебе сколько, уж десять, наверное, исполнилось?

– Тринадцать, – ответила я оскорбленно. – И я знаю Псалмы Давида.

– Ну ты прямо ученая!

Она взяла меня за руки и зачем-то ощупала запястья – словно желая убедиться, что я не тайная толстуха, которой не полагается еды. Затем поставила передо мной кружку с чаем и тарелку с тостами, намазанными маслом. Одной рукой я вцепилась в тарелку, а другой отправляла тосты в рот. Масло лежало на хлебе толстым слоем, а сверху еще было посыпано яблочной стружкой.

Миссис Броудер смотрела, как я облизываю пальцы.

– На этом ты хоть немного потолстеешь, милая.

И она поставила передо мной блюдце с порезанным на кусочки яблоком. А затем настал черед картофельной запеканки с мясом и подливой из чернослива. Трапеза завершилась слегка подсохшей плюшкой. Когда я расправилась с едой, миссис Броудер велела мне вымыть посуду. Все утро я помогала ей по кухне, и работа мне была в радость, поскольку позволяла не думать постоянно о маме. И все же я то и дело до крови закусывала губу. Миссис Броудер без остановки рассказывала о своем сыне Арчи, который сражался за Армию Союза при Булл-Ран[32], где погибли три тысячи наших ребят.

– Но его не убили! – радостно сообщила она. – Ранили только. В локоть, знаешь, прямо в эту смешную косточку, хотя Арчи теперь не до шуток. Руку-то ему отрезали, совсем как твоей маме!

Миссис Броудер считала, что это чудесное совпадение.

– У обоих нет правой руки, бывает же! Знаешь, его руку выбросили в кучу других рук – в шесть футов высотой! Гора из ног и рук! Святая правда. Арчи сам видел. Свою собственную руку! Она лежит там, а он-то здесь.

За разговорами об отрезанных руках и ногах она показала мне, как надо раскатывать тесто для мясного пирога.

Вскоре я была в муке с головы до ног.

– Ты только посмотри на себя, – сказала миссис Броудер и кое-как отряхнула меня. – Бедняжка! И твоя мама тоже.

Голос у нее был такой печальный, что у меня свело судорогой лицо. Неужели случилось то, чего я так боялась?

– Она умерла? – вскрикнула я.

– Что ты, ангелочек, что ты. Нет, не умерла. Ей повезло. Доктор обычно не берет тех, кто не может заплатить. Но миссис Эванс пожалела тебя, она всегда добра к маленьким девочкам.

– Почему?

Миссис Броудер помедлила, потом сказала:

– У нее умерла дочка.

– А мне можно повидать маму?

Миссис Броудер вывела меня из кухни, показала на лестницу:

– Поднимешься на три пролета. Твоя мама на самом верху. Третья дверь налево. Только не утомляй ее.

Я взлетела по лестнице темного дерева и оказалась в приемной, где заснула вечером. Оттуда наверх уходила еще одна лестница, покрытая ковром в потускневших розах. Я поднялась, прошла по коридору – и вот еще одна скрипучая лестница, которая привела меня на этаж, где пол был из грубых досок и куда выходили четыре закрытые двери. Я насчитала третью и открыла. В крошечной комнате умещалась только одна кровать, и на ней лежала мама, лицо серое, мокрое от слез.