Моя горькая месть - стр. 41
Абсолютно все было бы иначе. Я бы просто любил Веру, а не убивал.
- Вера…
- Это не все, Влад, это не все, - кажется, у нее силы закончились, и Вера легла на меня, мокрым лицом в шею уткнувшись. – Я сказала, что это несчастный случай был? Так вот, я не уверена.
- Это мать была.
- Или я, - всхлипнула она. – В том-то и дело, что я не знаю. Может, Ника без сознания была, а я… я испугалась жутко, и так трясла ее, так тянула, и била, чтобы очнулась. Может, я ее добила? Или, - Вера рыданиями захлебывается, стонет мне в шею, да мне и самому орать охота, чтобы больше ни слова не говорила, - или Ника была жива даже когда я уходила. Мама ушла, и я ушла. Мы обе бросили ее там. Я в таком ужасе была, мне все казалось, что если я расскажу – то мне конец, и я молчала, а потом забыла. Но это ведь могла быть я, всему я виной. Вот она – правда.
Да, вот она – правда, и я не знаю, что с ней делать. Хотел – получай, так? Так. Но Вера открылась мне, и, черт, не виновата она. Вернее, не она виновата, а та женщина, которая меня родила. Не было у Веры злого умысла, зависть к сестре была, да, но зла она не хотела, и сейчас правду мне сказала, душу открыла. И груз этот, от которого Вера страдает, я бы с радостью себе забрал, заслужил ведь, но не могу – она срослась с ним, намертво сцепилась.
- Не плачь. Хватит, любимая, забудь. Ты не виновата, - слова дались мне тяжело, ведь именно ее я и считал виновной столько лет, но Вера – такая же жертва, как и Ника. Пожалуй, ей даже тяжелее пришлось, чем моей сестре.
- А если это я? Я помочь хотела, но если это я? – в голос зарыдала она, и я перевернулся на кровати, подмял ее под себя, впервые решив сделать то, что должен – постараться защитить от всего мира.
- Это не ты, это мать, - жестко оборвал, чтобы и не думала об этом.
Хотя сам не уверен. Но даже если Вера, виновата все равно не она.
- Но мама больна, Влад. Ты ведь видел ее? Она всегда была не в себе, а таких людей нельзя винить. Нику она любила, и специально никогда бы не стала ей вредить!
- Ты после всего ее защищаешь, - лбом к ее лбу прислонился, и так горько от того, что Вера всегда преданной собакой будет для той, кто этого не оценит. – Да не любила мать никого, кроме себя. И да, ее можно винить, ее НУЖНО винить! Травила она и тебя, и меня – это поступок ненормальный, но спланированный. И за действия она свои всегда могла отвечать. Мать была больна, но вменяема, а значит – она виновата. Себя не вини, вини ее, и прошу, Вера, хватит ее любить! Люби лучше меня, только меня, но не ее. Не достойна эта женщина ничего, кроме плевка на могилу.
В мою спину пальцами вцепилась, Вере больно, и она на мне это вымещает – пусть, пара царапин или синяков. Ерунда, на самом деле. Губы кусает, спорить со мной хочет, отказывается верить, что матери плевать и на Нику, и на меня, и на саму Веру. Все хочет верить в великую любовь, а не было ее, только я Веру любил и любить буду всегда.
И постараюсь все исправить. Чтобы только я и она, и никакого прошлого между нами, никаких тайн больше.
- Прости, что не рассказывала об этом. Прости меня. Ты так о маме говорил, так презирал ее, ненавидел, а мне это ножом по сердцу. Она болела очень, и я решила, что незачем тебе знать, - Вера поморщилась, и зашипела от моего нечаянного прикосновения к ее груди. – И я знала, что тебе будет больно это узнать. Я тебя чувствую, Влад, знаю, каково тебе. И за это прости.