Мой знакомый гений. Беседы с культовыми личностями нашего времени - стр. 25

Я, впрочем, не об этом. Я о нашей встрече, которая началась в помещении Манежа, где в сентябре будет развернута его грандиозная выставка, сопровождаемая посвященной его творчеству Международной конференцией. Встреча эта плавно перетекла на Чистопрудный бульвар. Там, в сталинском доме около киноцентра «Ролан», он сохранил свою московскую мастерскую, которую, кстати, не получил тогда даром от щедрого Союза советских художников, а построил на свои, заработанные книжным иллюстраторством, хоть и скромные, но все же деньги. К слову – дивный вид открывается из окон его мастерской на Москву, но боюсь, что хозяин мастерской вряд ли вернется сюда навсегда, чтобы любоваться этим видом постоянно. Таковы дела Твои, Господи!..

Мастерская сохранилась. Равно как и его российское гражданство. Живущий в Париже более двадцати лет Эрик Булатов является гражданином Российской Федерации. Он этого не скрывает, но и не афиширует. Для него это россиянство так же естественно, как работать с раннего утра и до глубокой ночи – всегда и везде. Французским он, кстати, так и не овладел, поэтому с западным миром общается исключительно через Наташу – в одном лице жену, подругу, Музу, ангела-хранителя, домоправительницу, арт-директора, критика, искусствоведа, но прежде всего – красивую умную женщину. Без которой, думаю, знаменитый на весь мир художник Булатов вряд ли стал бы знаменитым на весь мир художником Булатовым. Ведь это именно она увезла его в конечном итоге во Францию и обустроила во Втором арондисмане Парижа, на правом берегу Сены их уютный Дом Художника, где у Эрика наконец-то имеется для работы собственное изолированное пространство в ныне уже двухэтажной квартире.

В десятках интервью, в фильмах, о нем снятых, в книгах и лекциях он многое, если не все, рассказал о сути своей работы, о ее порою взаимоисключащих смыслах, вообще о своем ви́дении искусства. О соотношении слова и изображения в визуальном пространстве, взаимодействии традиции и инноваций, построении пространства картины и об определении позиции зрителя в искусстве, о возможностях живописной пластики в условиях торжества массмедиа и попсы – обо всем этом речь будет идти на упомянутой Международной конференции 9—10 сентября, куда и я непременно приду, чтобы обогатить себя знаниями, и вам это сделать советую.

Однако до конференции еще далеко, и мы с Эриком заговорили о вещах совсем простых. Меня, например, давно интересовало, как так получилось, что он, сын правоверного коммуниста, вступившего в партию в 1918 году еще чуть ли не гимназистом, получил такое вызывающе-буржуазное имя скандинавского оттенка. Может, его так нарекли в честь какого-нибудь неизвестного мне большевистского святого тех лет, думал я. Типа ДЖОНАРИДАКАРЛАЛИБКНЕХТАРОЗЫЛЮКСЕМБУРГБЕЛЫКУНАСУНЬЯТСЕ – НАСПАРТАКАСТЕНЬКИРАЗИНА?

Ведь вряд ли папа и мама Булатовы имели в виду Эрика, сына бога морей Посейдона и богини любви и красоты Афродиты. Или, к примеру, норвежского короля по прозвищу Эрик Кровавая Секира, воина, закончившего свои скорбные дела в древней Ирландии…

ЭРИК БУЛАТОВ: Меня так назвали в честь Чехова.

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Извини, но Чехов, насколько мне известно, носил имя Антон.

Э.Б.: Был еще великий Михаил Чехов, племянник Антона. А лучшей ролью актера Михаила Чехова считается Эрик Четырнадцатый из одноименной пьесы Стриндберга, поставленной в 1921 году Евгением Вахтанговым. Мои родители были большими театралами. И вообще любили искусство. Я помню, как отец, например, декламировал мне перед сном стихи Бальмонта, которые он знал наизусть. И ему очень хотелось, чтобы я стал художником.