Мой любимый шотландец - стр. 35
Блэкстоун обвинил Хэтти в том, что трагедия ее завораживает. Пожалуй, в жизни каждой женщины наступает момент, когда она чувствует, что тонет, и единственным утешением ей служит осознание, что и в смерти могут быть и красота, и достоинство.
Как Милле умудрился передать эти чувства? Он мужчина, теперь уже пожилой; его кисть явно не знала подобных ограничений – она погружалась прямо в сущностный опыт человечества. Как ему удалось преодолеть таинственную пропасть, извечно разделяющую замысел художника и безупречность исполнения?..
Внезапно по шее Хэтти побежали мурашки, вырывая ее из грез.
На пороге бокового входа, спокойно глядя на гостью, молча стоял Блэкстоун.
Девушка смутилась гораздо меньше, чем следовало, хотя сердце и заколотилось как бешеное. Из глаза встретились; потом Хэтти отвернулась к «Офелии». Шаги Блэкстоуна эхом отдавались в пустоте. Когда он подошел совсем близко, в голове Хэтти не осталось ни единой мысли, во рту мигом пересохло.
– Ну как, соответствует картина вашим ожиданиям? – спросил Блэкстоун.
Хэтти мотнула головой.
– Она даже лучше.
Голос шотландца звучал так, словно он разговаривает редко, и хорошо сочетался с натруженными руками – некоторые сочли бы это привлекательным. Внезапно девушка осознала, что ей не следует находиться с ним наедине, к тому же в комнате с такой хорошей акустикой.
– Наверное, интересно видеть нечто большее, чем пятна краски.
Хэтти взглянула на него искоса.
– Неужели это все, что видите вы?
– Да, а еще я предвижу, сколько она будет стоить лет через двадцать.
Блэкстоун был во всем черном, не считая серого жилета, и снова зачесал волосы назад – видимо, в ожидании респектабельных гостей; на затылке лежали непослушные темные завитки, словно перышки на хвосте у дикой утки. Эта маленькая слабость придала Хэтти смелости, впрочем, как и уверенности в том, что он намеренно ее задирает.
– Полагаю, пятна краски, нанесенные на холст художником вроде Милле, опровергают ваше утверждение.
– Какое утверждение? – не понял он.
– Вы сами говорили, что люди в основном руководствуются комфортом, тщеславием или жадностью.
Блэкстоун кивнул.
– Вы запомнили…
Поцелуй она запомнила тоже и хранила воспоминание о нем в своем теле – оно разлилось огнем по жилам и другим, безымянным местам, стоило лишь Хэтти взглянуть ему в глаза. Нет, это не влечение. Женщин, которых влекут мужчины ниже их по происхождению, ждет самая суровая кара – их считают умалишенными и даже иногда помещают в специальные клиники.
Хэтти прочистила горло.
– Люди готовы проехать десятки миль, чтобы полюбоваться на картины прерафаэлитов просто потому, что те прекрасны. Где тут тщеславие или жадность?
– Туше́, мисс Гринфилд!
Несколько крошечных шагов – и расстояние между ними исчезло. Она точно сошла с ума, если пытается незаметно вдохнуть его запах, вместо того чтобы спасаться бегством.
– Скоро все закончится, – заметил шотландец, – я имею в виду реалистическую живопись и даже расплывчатые стили, как у этих французов. Импрессионизм стал началом конца.
Хэтти нахмурилась.
– Почему же?
– Теперь появилась возможность снимать реалистичные изображения более эффективно. Зачем нужны художники, если машина воспроизводит предметы гораздо лучше?
– Что вы имеете в виду?
Блэкстоун посмотрел на нее с таким видом, словно она должна была знать.