Мой любимый - муж сестры - стр. 21

Он замирает на половине шага, зачем-то ведёт пальцами по расцарапанной щеке.

— Прикалываешься?

Мотаю головой. Тарасов длинно фыркает:

— Пф-ф-ф-ф-ф-ф-ф-ф… — словно в этом звуке сконцентрирована вся тщетность его бытия и наконец, раскинув руки, трагикомично лыбится: — Ничего особенного, просто, не считая поцарапанной рожи, ты заблевала мне салон. И вот я, как дурак, с раннего утра гоняю в поисках свободной мойки, не говоря уж о том, что на ночь пришлось оставить окно приоткрытым, и в салон намело снега.

Прибито опускаю голову, хочу провалиться. Стыдно, просто жуть!

— А… А как я тогда домой попала?

— А вот этого я не знаю. Когда ты начала орать, что я тебя насилую, я не нашёл ничего лучше, как выгрузить тебя на ближайшей остановке. Ты мне лучше скажи, ты что, вообще ни разу до этого не бухала?

— Нет.

— Пиз… В смысле — врёшь?

— Нет. Правда, ни разу.

Тарасов изумлённо хмыкает.

— Ну… ну молодец, чё. Уважаю, если честно. Видос точно не ты слила?

— Нет.

— Значит Фёдоров, шкура. Больше некому. Ладно, ты давай иди и не бойся этих куриц. Если снова наезжать будут, скажешь, успокою.

— Спасибо. Правда, спасибо, что поверил и… И вообще.

— Угу. Давай, покеда!

Он решительным шагом двигается прочь, а я смотрю ему вслед… и тут осеняет:

— Антон, а ты куда сейчас?

— К директору. Хочу глянуть на этот ваш видос. Надо же разобраться, кто крыса.

— Нет! — охаю я. — Не ходи!

Тарасов непонимающе замирает.

— В смысле? Она мне вообще-то обзвонилась уже с утра. Я думал, что-то случилось, а тут оказывается вон какие страсти! Да ты не ссы, Крылова, что она мне сделает-то, мне восемнадцать уже. Вне школы что хочу, то и творю!

— Не в этом дело. Там просто… Там…

Блин, ну вот как сказать?

— Ну?

— Понимаешь, там… В общем, директриса думает, что ты меня вчера изнасиловал.

Пока Тарасов сначала не понимает, а потом меняется в лице, я подлетаю к нему хватаю за локоть:

— Антон, это не я! Клянусь, сама я даже не помню, что было-то! И не понимаю, как так вышло, Антон…

— Ты… — до пунцового лица звереет он, — ты охренела, Крылова? Что значит, она думает, что я тебя изнасиловал? Ты чё?! Я в высшую следственную поступать буду, а кто меня к ней подпустит-то с таким обвинением, пусть даже снятым?

— Антон…

В кармане вдруг начинает вибрировать мобильник. Я выхватываю его — Машка. Ну надо же, как вовремя!

— Алло! — зло ору на весь этаж, а Тарасов выдирает из моей руки локоть, и предупреждает сквозь зубы:

— Короче, если чё недоброе замутится — хана тебе, Крылова! Поняла?

— Ника! Ника! — пытается доораться до меня из динамика мобильного Машка.

— Да! — ору я в ответ. Злюсь так, что дыхание перехватывает.

— Ты как? Где ты сейчас?

— В школе, где ещё? И очень хотелось бы знать…

— Так, я перезвоню! — перебивает Машка и скидывает вызов.

Я знаю, что работа у неё такая, что в любой момент может напрячь начальство, поэтому обычно в течение рабочего дня сестру можно даже не пытаться вылавливать, но всё равно упрямо перезваниваю:

— Маш, что ты вообще устроила…

— Ника, позже!

И снова сброс. Я рычу. Позже — это когда, вечером, после работы, по дороге с которой она заедет в полицию и стуканёт на Тарасова?

Снова набираю, но Машка сразу сбрасывает. Тогда я пишу ей текстовое: «Если ты ещё хоть где-то заикнёшься про Тарасова — я прыгну с моста!» Минут через семь сообщение загорается прочитанным и тут же приходит ответ: целая строка вопросительных знаков. «Я предупредила!» — подтверждаю я свою решимость, и получаю ответ: «Хорошо, дома поговорим!»